Петр Игнатов - Голубые солдаты

По лицам друзей я видел, что усталость с них как рукой сняло и что сейчас им не до сна. Точь-в-точь как азартные охотники, вдруг заметившие дичь, они не спускали горящих глаз с «юнкерсов», которые уже были высоко. Предположение Колесова подтвердилось полностью: поблескивая в лучах восходящего солнца, «юнкерсы» свернули на северо-восток, поплыли к передовой. Вскоре оттуда донеслись глухие взрывы бомб.

Бодюков предложил немедленно отправляться в разведку, чтобы уточнить место расположения аэродрома. Рязанов и Колесов поддержали его. Мне тоже не сиделось, но я опасался, как бы в спешке усталые, невыспавшиеся люди не допустили опрометчивости и ошибок, которые почти неизбежны в таком состоянии. Поэтому я отверг предложение Бодюкова и сказал тоном, не допускавшим возражения:

— Будем отдыхать! Без сна нельзя.

Рязанов вздохнул.

— Разве теперь уснешь?

— Надо уснуть, — сказал я требовательно. — Хотя бы на то время, пока вражеские бомбардировщики находятся в полете. Когда они будут возвращаться, Маркова разбудит нас, и мы засечем направление, в котором они пойдут на посадку…

«Юнкерсы» вернулись через полтора часа. Вначале они держали курс строго на юг, затем, резко снизившись, развернулись к северу и снова; пошли на посадку. Теперь их было уже не девять, а семь. Видимо, два из них были сбиты нашими зенитчиками или истребителями.

В двенадцатом часу дня наш отдых закончился. Подкрепив силы галетами, мясными консервами и сгущенным молоком, мы двинулись в путь. Мы с Рязановым направились прямо через болото, Бодюков и Колесов получили задание обойти его вдоль берега, примыкавшего к шоссейной дороге. Кратчайший путь от нашей стоянки до места посадки «юнкерсов» пролегал, конечно, через болото, но на нем могли оказаться непроходимые топи. Маршрут Бодюкова и Колесова был значительно длиннее и более опасным, но, возможно, он был и более надежным.

К счастью, на болоте оказалось множество небольших островков. Они очень облегчали наш переход. Помогло нам и то, что ни я, ни Рязанов ни разу не наткнулись на трясины, хотя мы порой двигались вперед по грудь в воде. В камышах стояла одуряющая духота, все время страшно хотелось пить, но еще страшнее было пить затхлую болотную воду.

Путь через болото удалось преодолеть за тридцать восемь минут (это с учетом коротких передышек на четырех островках). Наконец впереди показался луг со стогами перегнившего, почерневшего сена. За лугом виднелся молодой лес. На северной опушке его высился бугор, увенчанный вышкой тригонометрического знака. Здесь мы условились встретиться с Бадюковым и Колесовым.

Между лесом и бугром тянулась какая-то старая канава, заросшая репейником. Укрывшись среди лопухов, можно было вести наблюдение за шоссе, за всей северной опушкой леса и берегом болота.

— Оставайся здесь, — сказал я Рязанову. — Дождешься Колесова и Бодюкова, а я посмотрю, что находится за лесом. Если не вернусь через час, то двигайтесь в юго-западном направлении и ждите меня на окраине леса.

Рязанов окинул взглядом мою мокрую одежду.

— Просушился бы малость.

Я махнул рукой.

— Обсохну в дороге.

Чем дальше я углублялся в лес, тем чаще попадались свежие воронки от бомб, поваленные взрывами и иссеченные осколками деревья. На дне воронок стояла вода. На небольших полянах виднелись следы костров, вокруг валялись пустые консервные банки, пачки от сигарет, обрывки газет и пустые винные бутылки. Все немецкое. Создавалось такое впечатление, что гитлеровцы покинули этот лес лишь несколько часов назад. Наконец я добрался до западной опушки. Тут уж земля была буквально перепахана взрывами, и уцелели лишь отдельные деревья.

Пробираясь вдоль опушки, я обогнул березовую рощицу, вдававшуюся широким клином в развороченное поле, и невольно замер от неожиданности: на просторном ровном лугу, окруженном с трех старой лесом, стояли самолеты. У самых деревьев виднелись четыре пестрые камуфлированные палатки, а в двух местах над лесом высились наблюдательные вышки. Кое-где из кустов торчали стволы зенитных пушек, «граммофонные трубы» звукоулавливателей, а вдали поблескивали зеркальные отражатели трех прожекторов.

Перед моими глазами лежал вражеский аэродром, лежал как на ладони. От волнения у меня сперло дыхание. До самолетов — рукой подать. Ни колючей проволоки, ни охраны, ни даже маскировки. Это совсем не было похоже на очень бдительных и очень осторожных гитлеровцев. На этот раз они явно допустили вопиющую беспечность. Все на виду, все открыто, и, кроме часовых на вышках, нигде не видно ни души.