Геннадий Сазонов - Марьинские клещи (сборник)

И вдруг выяснилось, что белогвардейцы, уходя из Омска, взорвали большой железнодорожный мост через реку Иртыш. Всё! Путь для бронепоезда «Грозный» оказался закрытым. А на той стороне реки, куда по льду перешли красноармейцы, начались сильные бои, позарез потребовалась поддержка «Грозного».

Как проехать без моста с берега на берег? Не по воздуху же лететь платформам с пушками? Кому-то пришла мысль, на первый взгляд, нелепая — переправить бронированную махину, весом в тысячи тонн, по льду Иртыша.

Возможно ли такое? Опытные железнодорожники качали головами — нет, этого не сделать! Но, вопреки их мнению, наперекор насмешкам некоторых офицеров, комиссар Иван Конев с жаром агитировал добровольцев-железнодорожников и крестьян ближних деревень. Многие из них поверили Коневу, пошли за ним. За одни сутки (срок невероятный даже для современной техники!) по льду Иртыша уложили шпалы, рельсы, протащили «ручной тягой» паровоз, а следом — бронированные площадки.

Вскоре бронепоезд уже стоял под парами у депо станции Омск, как будто кто-то перенёс его сюда магической силой, а через сутки отправился на помощь красноармейцам.

«Значит, нет в мире препятствий, — думал генерал, мысленно пребывая в далёком Омске, — которые нельзя было бы преодолеть. Главное — не испугаться, какими бы страшными они не представлялись».

Когда машина выехала из села Красновидова, и штаб Западного фронта остался позади, Конев снова, уже в который раз, с болью в сердце ощутил неудачу наших войск под Вязьмой. Ему было горько за солдат, попавших в лапы фашистов, живыми от них мало кто вернётся. Знал он и об издевательствах, которые устраивали фрицы над пленными, нетрудно было представить, как обходились с его красноармейцами в концлагере.

Хотя из грозовых туч, сгустившихся над ним, так и не ударила обжигающая молния, Иван Степанович судил себя собственной совестью. И это было, пожалуй, суровее разбора комиссии Государственного Комитета Обороны. Он корил себя за малодушие, просчёты, тактические ошибки, хотя и не всегда обоснованно.

Если человек способен увидеть себя со стороны и оценить критически, значит, не всё в нём потеряно для исправления сердца и свершения добрых дел.

Сам же Иван Степанович практически не спал шесть суток. Он осунулся от нервного напряжения, кожа на лице приобрела серый оттенок. Белки у него покраснели, веки припухли, под ними легли синие впадины. И только взгляд ещё сохранял живой блеск, как бы говорил: «Я не сломался!».

Сев в вездеход, генерал закрыл глаза, клевал носом, и минут через пять крепко заснул, иногда на поворотах покачивал головой.

Николай Чуранов, остроносый, быстроглазый, ловкий, скорый на всякую шутку-прибаутку, служил личным водителем военного начальника. Генерал взял его специально из вологодского набора. Ивану Степановичу хотелось, чтобы парень своим землячеством напоминал иногда о Вологде, об уездном Никольске, о родном селе.

И Николай, чувствуя заинтересованность начальника, старался не ударить в грязь лицом. Если тот просил поведать какую-нибудь весёлую байку, охотно отзывался, благо знал их много, а порой с языка слетала и частушка:

Генерал расплывался в улыбке.

— Под быка! — дивился он. — Что-то ребята сплоховали? Не, не может быть, наши вологодские ребята всё же умеют отличить корову от быка.

— Так это ж частушка, Иван Степанович, — вставлял шофёр. — В ней иногда должно быть и не так, как в жизни, а наоборот.

— Наоборот — так наоборот, — неохотно соглашался Конев.

Теперь, видя усталость хозяина, Николай угрюмо молчал, да и скользкая заснеженная дорога забирала всё его внимание. Неожиданно метель кончилась. Когда проехали километра два без снега, Чуранов увидел, что на колее и по обочинам белели пятна, непохожие на снег.

Это его беспокоило.

Он не выдержал:

— Товарищ генерал, кажется, какие-то бумаги валяются?

Иван Степанович очнулся от сна, непонимающе взглянул на Чуранова, тот повторил вопрос.

— Остановись, — приказал начальник.

Шофер затормозил. Вышел из кабины, поднял несколько листков.

— Тьфу, мать их за ногу, — смачно сплюнул Чуранов, — листовки фашистские.

И подал одну генералу.

Иван Степанович пробежал глазами текст.

«От Торжка до Волочка не оставлю ни клочка!» — крупным шрифтом было набрано на листке, а внизу красовался призыв: «Солдаты и офицеры Красной армии! Переходите на сторону Германии». И две подписи: «Гитлер, Гудериан».