Юрий Шестера - Бизерта

— Если бы ты знал, Степа, как же я рада, что чаша сия минула вашу семью!

Тот согласно кивнул головой:

— Андрюше ведь после октябрьского переворота тоже предлагали доброхоты из Центробалта перейти на сторону большевиков, но он, разумеется, отказался, предпочтя стать эмигрантом.

— А как же могло быть иначе! — торжествующе воскликнула Ольга Павловна.

Степан Петрович улыбнулся ее энтузиазму и снова наполнил их фужеры шампанским. Затем поднял свой:

— Мы с тобой, Оля, к счастью, не на митинге, хотя надо отметить, что эти вопросы волнуют не только нас с тобой. А посему давай-ка утолим нашу жажду общения друг с другом иным, проверенным веками, способом. Я думаю, ты не будешь против этого?

Ольга Павловна сразу же вспыхнула, тут же позабыв о только что так взволновавшем ее разговоре:

— Да как же я могу быть против твоего предложения, дорогой ты мой человек?! Только при условии, что утолим ее лишь частично. — Степан Петрович вопросительно посмотрел на нее. — Ведь не зря же мы уединились с тобой в нашем благословенном «гнездышке», и у нас с тобой ведь еще очень и очень много времени, — плутовато улыбнулась она.

— Принимается, дорогая, — не менее плутовато улыбнулся и он. — У нас с тобой еще действительно уйма времени.

— Именно так, дорогой ты мой! — с готовностью подтвердила она. — У нас с тобой действительно еще уйма времени… — как заклинание повторила Ольга Павловна.

Остававшиеся на кораблях моряки продолжали нести свою, теперь уже вдвойне нелегкую, службу. Ведь надо было содержать в порядке вооружение и многочисленные механизмы. Зачастую это приходилось делать и офицерам, так как матросов не хватало. Надлежало также осуществлять текущий и доковый ремонт.

Продолжался и неизбежный процесс передачи кораблей и судов Русской эскадры в военно-морской флот Франции, которая, в свою очередь, продавала их другим государствам.

Эскадру облетела волнующая новость: русские офицеры затопили канонерскую лодку «Грозный».

А дело было так. В ночь с 26 на 27 февраля 1923 года мичман Петр Рукша, выпускник Морского корпуса 1917 года, ревизор* канонерской лодки, вместе с мичманом Павлом Непокойчицким, его однокашником по корпусу, вахтенным офицером «Грозного», открыли кингстоны*, чтобы не отдать судно французам для продажи.

Командующий эскадрой контр-адмирал Беренс был вызван морским префектом, вице-адмиралом Эксельмансом, сделавшим ему заявление, в котором указал, что поступок мичманов нельзя назвать иначе, как преступлением. Преступлением не только в отношении эскадры, но и французского правительства, давшего ей приют.

— Суда эскадры, — продолжил он, — находятся в Бизерте согласно условию, заключенному между французским правительством и главнокомандующим Русской армией Врангелем, выведшим эти суда из России. Поэтому не только мичманы, но и адмиралы не имеют права без нарушения самых элементарных основ дисциплины вводить в это соглашение свои поправки. Честь флага, на которую ссылаются мичманы, поддерживается поведением лиц, плавающих под этим флагом, а не фактом покупки или продажи кораблей.

Вышеназванные лица не могли не знать, что продажа части судов производится с целью покрытия расходов по содержанию остальных, имеющих боевое значение. Своим преступлением они показали отсутствие понятия о дисциплине и совершенно превратное понятие о долге, за что и понесут заслуженную кару.

И действительно, оба мичмана были арестованы французскими властями и отправлены в Тулон. Там они были обвинены в принадлежности к коммунистам и в связи с этим подлежали высылке в Советскую Россию со всеми вытекающими для них последствиями.

Степан Петрович тут же телеграфировал об этом Андрею Петровичу в Париж, чтобы тот подключил к этому делу Союз офицеров, а уже затем написал ему подробное письмо.

Озабоченный чрезвычайным происшествием, он решил собрать совещание командиров миноносцев, чтобы обменяться с ними мнениями по этому, волновавшему всех офицеров эскадры, вопросу.

Собравшиеся на верхней палубе «Гневного» командиры миноносцев живо обменивались мнениями по поводу затопления канонерской лодки «Грозный» ее офицерами. Затем к назначенному командиром дивизиона времени спустились в командирскую каюту.

Степан Петрович сразу же отметил, что на лицах командиров уже не было видно отпечатка напряженной сосредоточенности, характерной для предыдущих совещаний, посвященных восстанию матросов в Кронштадте. «Похоже, что поступок мичманов “Грозного” не вызывает у них осуждения», — с удовлетворением отметил он.