Михаил Кураев - Блок-ада

Утром мороз -13. Облачно.

Все время тихо. Пальбы не слышно.

Блокада прорвана, на этом следует закончить записи, начатые 500 дней тому назад после первого вражеского выстрела в начале блокады».

Но уже следующей ночью над городом будет опять греметь канонада, и так еще 400 дней.

Это блокада глазами одного человека. Много ли может увидеть человек скромной должности, не вынужденный передвигаться из конца в конец города? Много, очень много, если каждый выстрел по городу, каждый взрыв бомбы ранил его душу. И хотя секретность в военное время – дело необходимое и естественное, в городе, как на фронте, жили и слухами, о главном знали почти достоверно, и о готовящемся наступлении, и о готовящейся прибавке хлеба.

«26 января. Мороз -25. Погода ясная, солнце. Дует холодный восточный ветер. Около 13 ч. враг обстреливал город из дальнобойных орудий – около 10 выстрелов. Наших орудий не слышно.

…Сегодня многие булочные совсем закрыты, т. к. хлеб не подвезен, а на заводах не выпекается из-за отсутствия воды. С ночи стоят колоссальные очереди за хлебом у тех булочных, где есть хлеб или ожидается поступление. Покойников везут беспрерывно весь день.

Ледяной город.

…По посторонним сведениям, продовольственные грузы в большом количестве в данное время подвезены автотранспортом со ст. Званка Сев. ж. д., с. Ладоги и из других мест с восточной стороны к станциям ж. д., прилегающим к Ленинграду, откуда подлежат перевозке в город по ж. дороге. Но товарные местные поезда ходят очень плохо из-за недостатка топлива и воды для паровозов. Поездные бригады из-за недостатка питания работают вяло, хотя и получают усиленный паек. Дисциплина несколько ослабла. Поезд, который должен был пройти расстояние за два часа, как рассказывали, шел 19 часов. Главная причина таких явлений – морозы, в особенности такие, как нынче, при которых даже в нормальное время поезда опаздывают.

Местное топливо – дрова и торф – не дают достаточно пара в котлах паровозов.

Голодный Ленинград ждет продовольствия, которое необходимо доставить, невзирая на все препятствия, т. к. люди гибнут, умирая голодной смертью от истощения».

Каждый большой город многоголос. На воображаемых весах можно и голоса взвесить.

Вот дневник красноармейца Степана Ивановича Кузнецова, уроженца деревни Крапивня Осташковского района Калининской области. Призванный в Красную армию, он прибыл в Ленинград 14 июля 1941 года и проходил службу в различных подразделениях до демобилизации 5 ноября 1945 года.

И его дневник, так же как и дневник Н. П. Горшкова, станет «вещественным доказательством» при обвинении авторов в антисоветской агитации, клевете на советский строй, его армию и правительство. Через шесть лет после осуждения на десять лет Степан Иванович Кузнецов будет освобожден и реабилитирован. Николай Петрович Горшков умрет в лагере и будет реабилитирован «ввиду отсутствия состава преступления», но посмертно.

Записи красноармейца Степана Ивановича Кузнецова лаконичны, отрывочны и ведутся не каждый день. Весь декабрь 1941 года умещается на одной странице.

«Декабрь. 1941 год

1-го получил письмо от жены, но оно не обрадовало, писано 1-го октября, и ко всему этому голод окончательно подрывает силы.

5-го была перегруппировка, формировали автоколонну, и я теперь работаю день и ночь, товарища взяли, помогать некому.

6-го остался без завтрака – съели командиры. Голод, и каждый рвет как собака.

13-го работал до упада, от голода пухнут ноги, не одолеть ходить.

23-го обворовали меня свои товарищи, взяли бритву, мыло, соль и даже деревянную ложку.

Получил письмо от мамы и от брата Вани, сообщает, что 15-го пошел в бой.

Все эти дни, с 9-го по 23-е, работал круглые сутки, не было никакой возможности жить. Хотел пойти на самопокушение».

Зато Новый год удалось встретить неплохо.

«Январь. 1942 год

1-го Новый год встретил в кочегарке, работал всю ночь, но спокойно. Обед получил хороший, но тоже обворовал свой товарищ: выпил пиво мое и съел 2 свеклины и унес коробку папирос… Видал во сне, что я будто с Павлом, братом, был у какой-то реки и потом пошел по большой прямой дороге, огороженной с двух сторон изгородями, и Павел прошел и потерялся.

Но 1-е прошло в волнении, но сытно. Достал хлеба 300 грамм, 40 гр. масла».

А еще был Город, была государственная воля, было самоотвержение не только бойцов фронта и местной самообороны. На каких весах измерить то, что было сделано для спасения города, его жителей и промышленности суховатым, сдержанным, немногословным питерским интеллигентом, Алексеем Николаевичем Косыгиным. Родившийся в Санкт-Петербурге, он в тридцать четыре года стал председателем Ленгорисполкома, в тридцать пять – наркомом текстильной промышленности, в тридцать шесть – заместителем председателя Совнаркома, пробыл на этом посту с 1940 по 1953 год.