Вадим Пархоменко - Вдалеке от дома родного

Но глазищи у нее были, что у доброй сказочной королевы: большие, чистые, чуть грустные. Красивые были глаза. А так что ж — корова как корова. Но никто не назвал ее ни Чернухой, ни Пеструхой, а дали ей кличку ласковую — Ночка.

Когда тетя Ася подоила ее, то воспитательница малышей Серафима Александровна только вздохнула: молока было чуть больше трех литров.

— Ничего, — сказала Серафима Александровна, — самым маленьким хватит.

— Иногда и кашу сварим на молочке, — добавила тетя Ася. — В день литров семь–восемь корова давать будет. Вот только кормить ее чем?.. Летом корму много — трава, а сейчас?

— Завтра колхоз обещал подвезти сено, — успокоила повариху Надежда Павловна.

Ночью ребята долго не могли заснуть. Говорили о корове, обсуждали ее достоинства и недостатки, гадали, привезут завтра сено или нет. Они–то знали, как плохо, когда желудок пустой, и от всего ребячьего сердца сочувствовали маленькой корове, которой, может быть, придется голодать.

— Слышите, она му–у–кает, — сказал Рудька Шестакин. — Наверно, есть ужас как хочет!

— Не выдумывай, — отозвался его брат Юрка. — Это ветер в трубе. И потом, рано ей есть хотеть.

— А может, ее сегодня и не кормили вовсе, — не унимался Рудька.

— Да замолчи ты! Дам вот леща!

— Поговорили и хватит, — тоном приказа сказал самый старший, Валерий Белов. — Так и до утра проболтать можно, школу проспим.

Постепенно все утихомирились, и вот уже слышно сонное бормотание, похрапыванье и спокойное, ровное дыхание уснувших огольцов.

Но где–то в середине ночи что–то заворошилось, зашуршало, потом чуть скрипнула дверь, ведущая в сени, затем другая, и чья–то согнутая пополам фигура выскользнула во двор.

Сонный Юрка Шестакин приподнялся на локте. Что это? Или ему померещилось? Кто–то крадучись вышел из комнаты с чем–то белым под мышкой.

Юрка встал, похлопал рукой по топчану, на котором спал Рудька, — пусто. «Так и есть, опять этот лунатик что–нибудь выкинет», — проворчал он и стал шарить у печки, отыскивая свои валенки. Наконец он их нашел, надел, накинул на плечи пальто и уже взялся было за дверную скобу, как дверь

приоткрылась и в комнату шмыгнул Рудька.

Юрка, не раздумывая, мгновенно влепил ему здоровенную оплеуху.

— Куда бегал? Что прятал? От брата прячешь? — прошипел он.

Дикий рев ошарашенного Рудьки разнесся по всему дому.

За перегородкой в соседней комнате захныкали перепуганные дошколята, взвизгнули и замолкли за стенкой девчонки» а здесь Рудькин рев заставил ребят вскочить с топчанов.

Ничегошеньки со сна не понимая, пацаны таращили глаза, пытаясь разглядеть в темноте, что же все–таки происходит.

В комнату влетели перепуганные, кое–как одетые воспитатели. Впереди Надежда Павловна и техничка тетя Капа с высоко поднятой керосиновой лампой в руке. Ребята, вскочившие было с постелей, при появлении столь многочисленного начальства вновь юркнули под одеяла.

— Эт–то что такое? Что здесь происходит? — раздался гневный голое Надежды Павловны.

Стало тихо и недвижно, как в немой сцене. Только Рудька еще иногда всхлипывал. Он сидел на топчане одноногого Тараса, а в двух шагах от него стоял в одном нижнем белье злой, как черт, Юрка.

— Я спрашиваю: что здесь происходит? — строго повторила Надежда Павловна. Ноздри ее узкого, с горбинкой, носа нервно вздрагивали. — Драка? Старший брат избивает младшего? И не стыдно! Видели бы вас ваши родители!

— Если бы да кабы. — буркнул Юрка.

Тонкие брови Надежды Павловны взметнулись вверх.

— Что ты сказал? Подойди сюда!

Рудька перестал хныкать и испуганно таращил глаза то на директрису, то на брата.

— Так он же лунатик! Спит и ходит! — воскликнул Шестакин–старший, показывая пальцем на Рудьку. — Как чуть не доглядишь, так он что–нибудь и вытворит. Однажды под утро на стол залез, а теперь его на улицу среди ночи понесло… Может, на крышу! Вот я и привел его в чувство.

— Твой брат болен, Шестакин, и лечить его надо не такими методами. Ты уже большой мальчик, в пятый класс ходишь, и должен понимать, что я тебе говорю, — наставительно сказала Надежда Павловна.

— Ничего, мой метод правильный, — усмехнулся Юрка. — Дам разок по шее — и лунатик человеком становится. А что он визжит иногда, так вы не обращайте внимания. Это он спросонья. С луны на землю спускается…

Ребята захихикали под одеялами, но Надежда Павловна снова повысила голос:

— Не паясничай, Шестакин! Ложись–ка лучше спать. Всем остальным — тоже спать! — приказала она и, оставив лампу, вышла.