Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Сидя, уперев локти в колени, Ноговицын выпивает ковш без отрыва; роняет. В руки — котелок с тёплой ухой. Пьёт большими глотками, обливая жиром голую грудь. Вдруг валится на заботливо разостланную английскую шинель.

Через три часа встанет; войдя в озеро по плечи, умоет измученное лицо, постоит с четверть часа.

На исходе день. Быстро свежеет.

На лошадей — и к полной тьме выберутся на просёлок… Со вторыми петухами, в Екатеринбурге, соскакивают с сёдел в глухом дворе на Кологривской.

— Не поправиться стакашком, господин капитан?

— И тебе, Витун, не советую. Дед мой стал похмеляться, когда крепостное право отменили. В год сгорел!

Пружинисто взбегает по ступенькам.

Камера с мышиными выщербленными стенами; режущий направленный свет лампы. Шатнувшись, встал посреди высокий ссутулившийся человек; голова клонится. Сколько суток спать не давали? Сон! Хоть на цементе, водой залитом!

Ноговицын, перетянутый ремнями, за столом.

— Вы — учитель бальных танцев? Нет? Запамятовал. Как же я так… Мастеровой Никодим Солопов… Любопытно! С вашей–то внешностью? Покажите-с ваши пролетарские длани… Витун!

Удар, вскрик.

— Поднять его, Витун. Посадить на стул, так-с! Борис Минеевич Рудняков. До осени семнадцатого ходили в меньшевиках. И ходить бы вам в них! А то — организация, конспирация… Псевдонимы: Игнат Вятский, Иваныч… Позёрство-с! Ну, какой вы — Иваныч?!

Человек потёр багрово–бурым платком губы в коросте.

— Ошибся в вас комиссар Мещеряк. И сами у нас, и за явочной квартирой Альтенштейна наблюдаем. Из–за вашей промашечки, извольте знать!.. Хотите чаю?

Вскинутая голова, вытянутый кулак со скомканным платком. В уголках глаз — гнойные дробины. Глаза вспыхнули. Потускнели.

— Опрометчиво — доверяться милым застенчивым гимназистикам. Мишенька не сжёг ваши записочки. Мы поставили агентурное освещение в доме Нотариуса!

Мычание; голова падает на грудь.

— А очаровательная Лиленька из кафешантана «Топаз»? Я понимаю-с, от такого обольстительного создания пахнет ранетом и черёмухой, но назначать встречу со связным за столиком официантки… Витун!

Минут пять спустя — вновь поднятому на ноги, окровавленному:

— Борис Минеевич. Сами того не ведая, вы, как изволите видеть, всё нам преподнесли-с! Идти на виселицу с этакой ношей? Остаться всеми проклятым? Господь вас, атеиста, не утешит.

Ноговицын встал из–за стола, взял стул, сел рядом с избитым. Крепко сжал его руки. Бледные, с узкими запястьями, с длинными пальцами: нервными, чуткими, порозовевшими.

— Не забыли Фаддея Веснянского?

Рудняков, вздрогнув, поднял глаза; белки кровяные.

— Петербург, ученье… вы и он оканчиваете одну частную гимназию… Крепко дружили? Влиял Фаддей Емельянович! Истый р-русский розовый-с, смею доложить. Довелось на митингах слушать — оратор! А каков беллетрист — эти чарующие штучки: «Кошечка Минуш», «Блондинка в корсаже»…

Рудняков попытался высвободить руки:

— При чём тут… — закашлялся.

— При сём, Борис Минеевич, при сём! Веснянский вовлёк вас в партию. В

меньшевицкую, прошу не забывать! Без малого одиннадцать лет вы были с ним единомышленниками! А с большевиками вы сколько? И двух годков нет. Какой вы красный?!

— Вы хотите сказать…

— Угадали-с! Заблуждение — и не более! Ну, вам ли взрывчатку под полом прятать? Фу! А Фаддей Емельянович сейчас во Владивостоке. Живёт и здравствует. Новеллки пописывает. Председательствует в каком–то там меньшевицком клубе вашем. Хотите, я завтра вас к нему отправлю? В пульмановском вагоне. Вернётесь в лоно вашей партии. А там — хотите, газету издавайте с Веснянским. Хотите — эмигрируйте. Париж, Америка! А здешнее ваше, ха–ха–ха, как немцы говорят, кошке под хвост!

Рудняков пошевелил распухшими губами, кашлянул надсадно.

— Чего вы… домогаетесь?..

Ноговицын глубоко, раздумчиво вздохнул; задерживая, точно курильщик дым, воздух — выдохнул. Отпустив руки Руднякова, вскочил, вернул стул на место. Присел, медленно положил ногу на ногу. Сказал очень тихо, как умеют говорить привыкшие к власти над жизнью и смертью. Уверенные, что словечко каждое с губ поймают, уяснят.

— Несколько дней назад Мещеряк уехал из Екатеринбурга. Куда? К кому?

Витун, как бы с ленцой, переступил с ноги на ногу за спиной Руднякова. Тот втянул голову в плечи.

— То, что с вами сделано покамест, Борис Минеевич, — пустячок. Будут пытки. И вотще сие ваше… Ибо выведаем. Ну-с? — капитан встал, не спеша расстегнул кобуру, извлёк кольт. — Зрю глаза ваши. Мольба-с! Всё, что в силах моих… избавить.