Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Ромеев вдруг выбросил левую руку и стал зачем–то тыкать себя в грудь указательным и средним пальцами:

— Глядите вот, господин поручик! Глядите! Не для себя ж я вас умоляю — в работу их взять! Вся организация ихняя будет у вас в руках. Для кого я стараюсь?! Какая мне–то прибыль?!

Офицер решил:

— Сделаем так: отведёте их к воинскому начальнику. Это за площадью. Расскажете ему всё, что и мне. Только про меня не упоминайте. Может, он их задержит. Пришлёт ко мне посыльного — а я начальству доложу о них так, чтобы ты не фигурировал. Больше ничего не могу. И давай уматывай отсюда!

Когда вышли на привокзальную площадь, Ромеев обронил:

— Сперва в ту сторону, к нужникам!

Барышня продолжала громко возмущаться, не желая идти. Володя, с револьвером в руке, встал к ней вплотную, приблизив окостеневшее в бешенстве лицо к её лицу:

— Идите!

Она отскочила и пошла. Около дощатых выбеленных известью уборных Ромеев остановил задержанных, кивнул на нужники:

— Кому не надо — не неволим, — мигнул Быбину, Шикунову. — А мы заглянем.

Вошли в уборную, оставив с арестованными Лушина и Сизорина. Володя передал разговор с Панкеевым, с мрачной сосредоточенностью сказал:

— Воинский начальник их отпустит. Бабёнка борзая — как начнёт вопить, что в контрразведке они были и там их не задержали…

Быбин вгляделся в Ромеева:

— Ну, что надумал–то?

— Да! Именно так и нужно сделать! — непонятно, с решимостью отрубил тот. — Учёные люди обозначают: лакмусова бумажка. Иначе сказать: выйдет то, против чего и рогатый не попрёт!

Убеждал спутников сделать по его, не расспрашивая: позже объяснит. Они, обменявшись взглядами, согласились.

Задержанных провели к поездам, двинулись вдоль пакгаузов: на этот раз мимо их дверей, обращённых к железнодорожному полотну. Шли узкой полосой: слева — двери, справа — рельсы, по которым проплывают паровозы, с оглушительным шипением вымётывая пар, тяжело погромыхивают составы.

Володя заглядывал в отделения пакгауза, откуда уже вывезли грузы, позвал:

— Сюда!

Здесь пол толстым слоем покрывали опилки: очевидно, раньше тут хранилось что–то, содержавшееся в стеклянной таре.

Ромеев вдруг принялся заталкивать арестованных в помещение, как–то по–дурацки ухмыляясь и норовя кольнуть штыком:

— Посидите, отдохнёте! Пущай вас другие отсель заберут. А мы своё исполнили. Нам по вагонам пора — уходит эшелон.

— Дуб–бина! — вырвалось у барышни.

Заперев дверь наружным засовом, Володя отвёл друзей на десяток шагов.

— Погодите — как интересно станцуется! Тогда против никто, ни в коей мере и степени, не попрёт…

Спутники не понимали. Он веско пообещал:

— Увидите!.. А покамесь, ребята, мне надо улепетнуть. Не то…

Из облака паровозного пара возникли дружинники с ружьями «Гра». Один, сегодня уже встречавшийся с Володей, упёр ствол массивной винтовки ему в живот.

— Заискались тебя. Следуй за нами!

В кабинете начальника военной контрразведки Онуфриева густо пахло воском. Хотя с часу на час ожидалась эвакуация, привычные к делу служители,

много лет наводившие чистоту в здании, натёрли паркетные полы до блеска.

Приземистый, с жирным загривком Онуфриев беспокойно прохаживался позади письменного стола, чутко поглядывая на господина, что сидел на кожаном диване у стены. Господин был приятной наружности, с твёрдой линией рта. Одет во френч и галифе защитного цвета, обут в щегольские шевровые сапоги; нога закинута на ногу. Это Евгений Роговский — министр государственной охраны Комуча: антибольшевицкого правительства, сформированного эсерами в Самаре.

Из приёмной донеслись шаги, три дружинника — двое по бокам, один сзади — ввели Володю. Лицо Роговского — пожалуй, излишне подвижное для человека власти — выразило ужас. С выпукло–суровым трагизмом прозвучало:

— Я узнаю его! — министр указал взглядом на пространство перед собой: — Поставьте его здесь!

Опытный боевик и конспиратор в прошлом, человек внутренне довольно холодный, Роговский имел склонность к актерству.

Когда дружинники исполнили его приказание, он, продолжая сидеть на диване, аффектированно разъярился, вскинув подбородок и «прожигая» задержанного взглядом:

— Какую теперь носите личину? Клявлин Кузьма Никанорович, из крестьян, — отчеканил, демонстрируя памятливость на легенду, с которой когда–то предстал перед ним агент. — По наущению сельских богатеев, был подожжён ваш амбар — мать погибла на пожаре. Вскоре мироеды свели в могилу и отца. Вы, обездоленный сирота, мыкали горе, пока вам не открылся смысл слов: «В борьбе обретёшь ты право своё!»