Татьяна Майстренко - Опаленная молодость

В середине января 1942 г. в одну из ночей, когда на улице был мороз 30 градусов, в Вязьму прибыл эшелон с пленными советскими солдатами, захваченными на линии фронта под городом Ржевом после нашего неудачного декабрьского наступления. А наступление это было предпринято как отвлекающий маневр с тем, чтобы оттянуть часть гитлеровских войск и не позволить им включиться в Сталинградскую битву. Так что битва за Сталинград проходила не только под Сталинградом, но и под Ржевом Калининской области, на севере нашей страны.

Везли пленных в товарных вагонах несколько дней без пищи, раненых, обмороженных. Выгрузили ночью на станции Вязьма и, с обмороженными ногами, гнали через весь город. Некоторые пленные делали попытки спастись от холода, пытаясь войти в ближайшие дома. Здесь, на ступеньках домов, их настигал выстрел в спину от немецкой охраны. Стреляли без предупреждения. Один из таких пленных, с простреленной грудью, зашел во двор нашего лагеря. Часовой сжалился над ним и пропустил к нам в барак. Мы его накормили, чем смогли, и уложили спать. Но утром немцы пришли за ним в наш барак, забрали его и расстреляли. Утром, когда нас везли на грузовиках на станцию на работу по погрузке и разгрузке вагонов, нам представилась страшная картина: около домов, по обеим сторонам улицы, лежали десятки убитых наших солдат. Их никто за ночь не похоронил…

Хочу добавить, что и мы не имели права ходить по городу без немецкой охраны. За нарушение полагался расстрел на месте. По утрам, в 8 часов, пленных выстраивали перед бараком. Шла перекличка по номерам, написанным краской на спине. Затем нас гнали на работу. Работали мы обычно без перерыва на обед, до самого вечера.

В нашем лагере был доносчик-провокатор. Я об этом догадывался. Это был плюгавенький человечек, бывший в нашей армии ранее техником-лейтенантом. Фамилию его я уже не вспомню. Первый донос он сделал, выдав немцам одного нашего пленного по фамилии Баранов, родом из города Горький. В разговоре с провокатором, который прикинулся патриотом, Баранов разоткровенничался и показал ему орден Красного Знамени, которым был награжден во время финской войны в боях на Карельском перешейке в 1940 году. Утром, до работы, Баранова вызвали к начальнику лагеря. Допрос вел его заместитель, офицер немецкой армии, русский по национальности, служивший при штабе тыла. Этот человек эмигрировал из России в 1918 году. Баранов сразу же признался, что имеет орден – отпираться было бессмысленно – и что он имеет звание рядового.

– Чем подтвердишь, что рядовой? – спросил майор Баранова.

– У меня есть красноармейская книжка, – ответил Баранов.

Тем допрос и закончился. Хорошо, что он попал на допрос к русскому майору, который с сочувствием относился к русским пленным. Он сказал Баранову, что бояться ему нечего. Коль заслужил орден личной храбростью, преследовать его не будут.

В феврале 1942 года произошло еще одно важное событие. Как-то вечером, между 8 и 9 часами, когда еще нас не запирали снаружи, в барак зашел человек в форме немецкого офицера. Поздоровался на чистом русском языке и спросил нас, как мы живем, как настроение. Мы не знали, что и думать. Не зная, что перед нами переодетый советский разведчик, мы ответили, что все в порядке, живем хорошо. Все мы приняли его за немца. Он задал еще пару вопросов и ушел. Доносчик догадался, что это не простой немецкий лейтенант, быстро вышел – и в штаб. В бараке появился начальник лагеря, немецкий полковник. С ним был переводчик. Начальник лагеря начал кричать, почему, мол, мы не задержали русского шпиона. С какой целью в наш барак заходил наш разведчик, мы так и не узнали. И только уже в 70-е годы, читая книгу по истории Великой Отечественной войны, я узнал, что в это время руководством нашей армии готовилось наступление в районе Вязьмы. Работала наша разведка.

Среди немецких солдат были разные по моральному облику люди. Пожилые немцы, а также выходцы из рабочего класса сочувствовали пленным. Мы это ощущали, когда они охраняли нас во время работы. Бывали случаи, когда пожилой немец, наблюдая за работой пленных, изнуренных тяжелым трудом и голодом, говорил: «Арбайтен зи лангзаммер» («Работайте медленно»). Но такое было редко. В абсолютном большинстве немецкие солдаты ревностно исполняли свой долг и требовали от русских пленных напряженного труда, без исключений. За любой случай, когда немецкому охраннику казалось, что пленный работает слабо, применялась дубинка или другой способ принуждения» (9).