Владимир Некрасов - На крыльях победы

Опять немцы парой «мессеров» пытаются нас отрезать от своих. Я кричу по радио:

— Панов, справа!

А сам бросаюсь на фашистов и даю длинную очередь по ведущему. Попал я или не попал — не мог определить, так как в этот момент на правой плоскости моей машины поднялся ослепивший меня сноп огня. Раздался глухой взрыв снаряда, и необыкновенная сила перевернула мой самолет, а в ногу что-то сильно ударило. На какую-то долю секунды я потерял сознание, а придя в себя, обнаружил, что продолжаю лететь вниз головой. Ремни, на которых я повис, сильно резали плечи.

Мысль лихорадочно работает: что произошло? Что надо делать? Моментально приходит решение: нужно вернуть машину в нормальное положение. Начинаю выравнивать самолет. Он очень неохотно подчиняется рулям. Быстро теряю высоту, вхожу в крутое пикирование со скольжением на правое крыло. Меня придавливает к левому борту, но я с облегчением чувствую, что машина слушается, и осматриваюсь. На правой плоскости, где находился крыльевой бак, зияет большая пробоина с рваными краями, сквозь нее видно небо. От быстрого движения воздуха фанера отламывается кусками, и они мгновенно исчезают за самолетом. Дыра все увеличивается!

Меня охватывает тревога: самолёт разваливается в воздухе! Нужно сказать, что в то время «яки» были не цельнометаллические, а с фанерными крыльями, фюзеляж — наполовину из перкаля. Сооружение хоть и добротно сделанное, но уж если начнет ломаться, возможности на спасение остаются маленькие. А тут еще из пробоины потянул сизо-черный дым. Этого только не хватало!

Я с большим усилием перевожу самолет в крутое скольжение на левую плоскость и пытаюсь потушить пожар. Пробоина в крыле нарушила центровку самолета, что сказалось на поведении машины в полете. Мне приходилось держать ручку двумя руками, но и этого было мало, и я помогал себе еще коленом. А машина так и стремилась перевалиться на правое крыло — ведь площадь правой плоскости значительно уменьшилась.

Самолет падал со все нарастающей скоростью, земля стремительно приближалась, и я, помимо своего желания, удалялся от боя. Бросив взгляд на высотомер, я увидел, что до земли еще полторы тысячи метров. Из правого крыла по-прежнему шел дым. Неужели не удастся сорвать пламя? Еще падаю пятьсот метров и вздыхаю с облегчением: дым исчез.

Но дальше падать уже нельзя. С огромным трудом вывожу машину в горизонтальное положение и осматриваюсь — не гонится ли кто. Ни своих, ни вражеских машин не видно, но за мной тянется пунктир зенитных разрывов.

В эти секунды борьбы с угрожавшим мне пожаром я забыл о наземном враге, и теперь он быстро пристреливался ко мне. По разноцветным разрывам определил, что огонь ведут пушки «Эрликон». Уклоняюсь от разрывов, пытаюсь помешать зенитчикам точно пристреляться, и в этом мне помогает подбитая машина: она производит такие неожиданные движения, что сбивает с толку зенитчиков, а меня заставляет напрягать все силы, чтобы дотянуть до своего аэродрома.

Потом я посмеивался: зенитчики, следя за необычайными маневрами моего самолета, очевидно, думали, что я сильно ранен. Это подогревало их желание заполучить легкую добычу, и они не жалели боеприпасов.

Высота все время падает. Вот уже и пятьсот метров. Самолет плохо слушается рулей, но я тяну на нашу территорию. А пробоина в плоскости становится все больше и больше. Она, как язва, расползается. Сквозь нее я вижу, как подо мной проплывают поля, лесные массивы, домики какого-то села. Внезапно чувствую, что становится труднее дышать. В кабине и раньше попахивало дымом, но, занятый выведением самолета из падения и уходом от зенитного огня, я не придавал значения этому. Неужели где-то самолет горит? Но огня я не вижу. Зато замечаю, что правый борт машины изрешечен осколками разрывного снаряда и сквозь пробоины светит солнце. Обнаруживаю все новые и новые повреждения: разбит тахометр — счетчик оборотов, разбит «пионер», показывающий крен и скольжение машины, вышел из строя компас, разбиты часы, и большая стрелка беспомощно болтается на вывороченной оси...

Вот мое внимание вновь отвлекается рывком самолета. Он упрямо стремится к земле, падает на правое крыло. Едва удерживая машину в горизонтальном положении, я решаю убавить скорость. Тогда управлять будет легче. Я словно с кем-то советуюсь и подбираю газ, увеличиваю шаг винта, или, как говорят летчики, затяжеляю винт.

Сразу управлять становится легче. Думаю о товарищах, которые ведут трудный бой. Как там сейчас нужен каждый человек — ужасно обидно, что какому-то фрицу удалось подбить меня. Нужно быть осторожнее, осмотрительнее, внимательнее.