Шапи Казиев - Крах тирана

Надир-шах наблюдал за выступлением войск с зубчатой стены цитадели. Он верил в своих прославленных военачальников и несокрушимость их полков. Лютф-Али-хан, Гайдар-бек и Фет-Али-хан не раз доказывали, что умеют воевать и побеждать. А с таким надежным, знающим проводником они должны были внезапно обрушиться на Хунзах, к которому уже подойдет с другой стороны победоносное войско самого Надира.

На следующий день выступил из Дербента и сам Надир-шах.

По заведенному порядку впереди шел авангард, за ним везли на повозках шатры и кухню шаха. На верблюдах, увешанных колокольчиками и флажками, сидели музыканты, оглашая окрестности грохотом литавр и звуками труб. Потом следовала артиллерия, тяжелая и легкая, за ней тянулись нескончаемые отряды кавалерии и пехоты.

Шах ехал окруженный телохранителями и свитой, в которой оказался и Шахман. В поход с Надир-шахом отправился и Калушкин, исполняя свои обязанности резидента при дворе шаха. Сен-Жермен был оставлен в Дербенте достраивать дворец, в котором Надир предполагал отпраздновать свою великую по беду.

Шах двигался на юг, на соединение с главными своими силами, стянутыми из Персии, Азербайджана, Грузии и других мест. Собрав эти войска в единый кулак, Надир-шах собирался пройти через земли табасаранцев, лезгин, рутульцев и агулов, обрушиться на Кази-Кумух, а затем и на андалалцев, если те не сочтут за лучшее покориться. Тогда и Хунзах, зажатый с двух сторон армиями Надира, будет обречен. Воображение Надира уже рисовало ему, как весь Дагестан падет к ногам великого шаха, рожденного царем вселенной, как было выбито на его золотых монетах. И как эти упрямцы, гордо величающие себя свободными горцами, будут молить его о пощаде и отдадут ему не только Фирузу, но и все остальное.

Когда Ширали, передаваемый кунаками харбукцев от аулу к аулу, добрался до Согратля, караульные встретили его настороженно. Он не был похож на горца. Небритая, как у других, голова и непривычная одежда наводили на мысль, что это мог быть шахский лазутчик. Но Ширали прибыл открыто, не прячась, и попросил встречи с главой общества.

Оказалось, что это невозможно, потому что Пир-Мухаммад находился на Большом совете Андалала, проходившем, как обычно, в урочище Руккладух неподалеку от Чоха.

– У меня важные новости, – настаивал Ширали.

– У нас тут решаются дела поважнее, – отвечали караульные.

– Придется подождать.

– Я друг вашего Мусы-Гаджи, – добавил Ширали.

– Мусы-Гаджи? – не поверили караульные.

– Разве он не погиб?

– Он жив. И я знаю, где он, – убеждал их Ширали.

Караульные озадаченно переглянулись:

– Жив?

– Если ты его друг, будь нашим гостем. А когда аксакалы вернутся…

– Тогда хотя бы передайте Фирузе, что Муса-Гаджи не погиб, – попросил Ширали.

– Фирузе? – изумились караульные.

– Ты и ее знаешь?

– Мы спасали ее вместе с Мусой-Гаджи, – сказал Ширали.

– Значит, и Фируза тебя знает?

– Конечно, – улыбнулся Ширали. – Я ее брат перед Аллахом.

– Так и быть, – решили караульные. – Мы отведем тебя в их дом.

Один из караульных пожал руку Ширали и повел его за собой.

У дома их встретил Мухаммад-Гази, правивший на точиле свою саблю. Караульный поздоровался с аксакалом и кивнул на Ширали.

– Этот человек утверждает, что спасал с Мусой-Гаджи твою дочь.

Мухаммад-Гази вгляделся в незнакомца, о котором рассказывали ему кунаки-харбукцы, привезшие Фирузу, пожал гостю руку и спросил:

– Ты – тот самый туркмен?

– Да, уважаемый, – кивнул Ширали.

– Ширали! – раздался вдруг радостный голос Фирузы.

Она возвращалась от родника с кувшином воды и сразу узнала своего спасителя.

– Фируза! – заулыбался Ширали, а затем вспомнил то, чего Фируза ждала больше всего: – Муса-Гаджи жив!

– Жив! – воскликнула Фируза, роняя кувшин.

Но Ширали не дал ему упасть, отпил воды и поставил кувшин у стены дома.

– Где же он? Что с ним? – взволнованно спрашивала Фируза, стараясь взять себя руки.

Горянке не полагалось так волноваться о мужчине, который еще не стал ее мужем.

– Ты его видел? – спросил Мухаммад-Гази. – Хотя чего же мы тут стоим, пойдем в дом.

Пока Ширали рассказывал все, что случилось с Мусой-Гаджи, слезы сострадания на лице Фирузы сменялись слезами радости. А Мухаммад-Гази лишь качал головой, представляя, через что пришлось пройти его будущему зятю.