Шапи Казиев - Крах тирана

– Опять в гареме? – изумился Ширали.

– Почти. Я вытаскивал трупы и делал так, чтобы они бесследно исчезали в темных водах Босфора.

– И никто ничего не видел? – не верил Муса-Гаджи.

– И не мог увидеть, – объяснял чайханщик. – Как в каждом приличном гареме, там был тайный подземный коридор, через который удаляют неугодных наложниц. Их зашивают в мешки, бывает – еще живых, вместе с парой чугунных ядер, которые должны им кое-что напомнить. Потом тащат по этому коридору и избавляются от позора.

Муса-Гаджи показал загадочные линии на чертеже дворца и спросил:

– Значит, и здесь устроят такой коридор?

– А как же! – кивнул чайханщик, покосившись на бумагу. – Он самый и есть. Гарем без этого не бывает, как не бывает женщин, которым жизнь дороже любви.

– Откуда ты знаешь? – с надеждой спросил Муса-Гаджи.

– Знаю, поверь мне, – загадочно вздыхал чайханщик. – Как знаю и то, что этот коридор на карте ведет сначала в подземные покои, а оттуда – к морю, где топят неугодных невольниц.

– Подземные покои? – не понимал Муса-Гаджи, вглядываясь в чертеж.

– Это такой подземный павильон с куполами из цветного стекла. Там прохладно, когда жара, а мраморные полы и стены украшены, как драгоценная шкатулка, из фонтанов льется розовая вода или лимонная, а бывает, и та, и другая. А в бассейне плавают чудесные рыбки.

– Но почему тайный коридор ведет именно туда? – спросил Муса-Гаджи.

– Потому что владыка гарема уединяется там со своими избранницами. И никому не ведомо, что там делается.

Как неведомо и наложницам, что такое особое приглашение может оказаться для них последним.

– Как же ты оказался здесь, если у тебя была такая сладкая жизнь? – удивлялся Ширали.

– Мне предлагали хорошую должность, – сказал чайханщик. – Но я отказался и сбежал из Стамбула при первой возможности.

– Почему, если должность была хорошая? – спросил Муса-Гаджи.

– Это была должность евнуха.

Чайханщик поднялся и пошел за горячим чаем, потому что прежний уже остыл, пока он рассказывал о своих похождениях в серале паши.

– Подземный коридор может нам пригодиться, – сказал Ширали.

– По крайней мере не придется делать подкоп, – согласился Муса-Гаджи, хотя он предпочел бы вырыть подкоп, чем узнать о том, что случается в гаремах.

Надир-шах так и не дождался горских владетелей, которым были посланы грозные рагамы. Казалось бы, то, что творили в этих краях шахские орды, должно было привести горцев к смирению одной лишь угрозой повторения этих зверств. Но происходило обратное. Лазутчики доносили, что горцы намерены драться, сколько бы войск ни было у Надира. Шах им не верил и многим приказал вырвать лживые языки. Он надеялся, что на этот раз все будет по-другому, горские общества склонятся перед его невиданной силой и будут наперебой просить о пощаде. Шах был уверен, что так и будет. Он даже склонялся к тому, чтобы простить горцев за прежние восстания, взять в свое войско их лучших воинов и двинуться дальше, на Россию. Но с каждым днем он все яснее понимал, что дело принимает самый неприятный оборот.

Вместо призванных к шаху табасаранских владетелей, Кайтагского уцмия и Сурхай-хана к нему явились лишь незначительные лица, заявившие о готовности ему служить. Ханами и беками они были лишь по названию, и от их покорности Надир-шаху было мало проку. Он даже заподозрил в них людей, жаждущих получить власть, когда Надир-шах устранит настоящих правителей их вилайетов. Они обещали не противиться его воле, если он не станет разорять их края, но за покорность главных владетелей не ручались. Надир-шах почувствовал себя оскорбленным, оставил прибывших у себя заложниками, а в Табасаран и Кайтаг послал сборщиков податей, чтобы проверить, во сколько голов скота, лошадей и людей для шахского войска горцы оценят его милосердие.

Из самих владетелей явился лишь шамхал Хасбулат. Да и как он мог не явиться, когда был посажен на шамхальский престол самим шахом и был страшно зол на горцев, угнавших его лучших коней. Однако шамхал должен был не просто явиться к своему повелителю, но и привезти подати, полагавшиеся платить с шамхальства в шахскую казну. Но население платило неохотно, а большинство и вовсе платить отказывалось, за глаза называя шаха извергом, а Хасбулата – предателем. Так что собираемых податей едва хватало на содержание самого шамхала и его немногочисленных нукеров.

Входя во дворец, Хасбулат уже мысленно прощался с жизнью, зная свирепый нрав Надир-шаха. Но тот встретил шамхала милостиво. При столь неясном положении дел в Дагестане шах не мог себе позволить лишиться единственного союзника. Он не только обласкал Хасбулата, но и обещал ему несколько мешков денег, чтобы он нанял на них воинов для войны с непокорными горцами.