Шапи Казиев - Ахульго

– В чем дело? – накинулся Граббе на подоспевшего Васильчикова, который был бледен и чем-то сильно напуган.

– Бунт, ваше превосходительство, – сообщил Васильчиков, приложив руку к фуражке.

– Что-с? – округлил глаза Граббе, не поверив услышанному.

– Неповиновение в войсках, ваше превосходительство… – докладывал Васильчиков, с трудом выдавливая из себя страшные слова.

И в самом деле, по всему лагерю собирались толпы солдат, не желавших идти на новый штурм. Зачинщиками оказались пленные, возвращенные из Ахульго и Игали, а также некоторые поляки.

Как доложил Пулло, сигналом к бунту послужила музыка. Кто-то на Ахульго вдруг заиграл на трубе полонез. Подозревали, что это был Стефан Развадовский, бежавший к горцам во время последнего штурма. И ему эхом ответили музыканты его оркестра, чем смутили множество поляков, служивших в отряде. Они отказались становиться в строй, а затем волна неповиновения пронеслась по всем батальонам.

Милютин, отправленный выяснять положение вещей, убедился, что бунт был налицо.

– Братцы! – кричали самые дерзкие.

– На что нам эта Ахульга? Нешто не видали, как горцы на штыки кидаются?

– Видали! – кричали другие.

– Шамилька-то сына выдал!

– Миру просит, как обещано!

– Драться – так драться, а брататься – так брататься!

– Измена, братцы!

– Коли дадено слово – исполняй!

– Не по-божески это!

– И без того уже голодом уморили да жаждой иссушили.

– И как только в них дух держится.

– И наша кровушка – не водица.

– Резону нет!

– Сколько народу зазря положили!

– Не пуля, так камнем пришибет.

– Коли генералам охота – пусть сами лезут!

Остальные одобрительно кричали и свистели. Солдаты устали гибнуть напрасно. Предыдущие штурмы научили их, что горцы будут драться отчаянно и легко не дадутся. Появилась даже молва, что Шамиль – чародей, которого пули не берут, что он уходит с Ахульго и возвращается, когда пожелает, что он чуть ли не по небу летает, и кто-то будто бы видел это сам.

Милютин пытался пресечь смуту, но даже старые унтер-офицеры грозили ему штыками и говорили:

– Не балуй, ваше благородие.

– Как смеешь! – кричал Милютин, надеясь криком заглушить бунт.

– Молод еще солдат учить! – отвечали Милютину.

– Всякий прыщ будет старыми кавказцами помыкать.

– Пулям не кланяемся, а тебе и подавно не станем!

Но Милютин не сдавался, требовал именем командующего выдать зачинщиков, но оказывалось, что зачинщики – все.

Офицеры из бывших декабристов лишь формально исполняли свои обязанности и наказывать мятежников не спешили. Наткнувшись на Нерского, Милютин растерянно заговорил.

– Что же это такое, господин прапорщик?

– Vox populi – vox dei, – пожал плечами Нерский.

– Глас народа – глас Божий.

– Но это форменный мятеж! – размахивал саблей Милютин.

– Ну так попробуйте изрубить мятежников, – ответил Нерский.

– Или растолкуйте им, что позволительно нарушать данное слово, особенно когда в залог мира выдан ребенок.

Милютин не нашелся, что ответить, и поспешил в штаб.

В штабной палатке, плотно окруженной казаками, обсуждали чрезвычайное событие.

– Это, господа, дурное влияние либералов! – считал Галафеев.

– Чего этим смутьянам надобно? – не понимал Граббе.

– Воевать не желают, – отвечал Пулло.

– Не верят, что Ахульго можно взять штурмом.

– Дас, дожили, – нервно теребил ус Граббе.

– Порядка как не было, так и нет.

– Высечь через пятого, – предложил Лабинцев.

– Живо устав вспомнят.

– Тут дело политическое, – качал головой Галафеев.

– Тут надо с умом подойти.

– Расстрелять дюжину – и дело с концом, – советовал Попов.

– А что? И закон велит. Слыханное ли дело – бунт в походе?

– Так-то оно так… – кивал Пулло.

– Только когда в бой их поведете, как бы сзади пуля не прилетела да в затылок не клюнула.

– Неровен час – и нас на штыки подымут, – пугал Лабинцев.

– На штурм их надо гнать, пока не поздно.

Заметив вернувшегося Милютина, Граббе спросил:

– Нус, что там?

– Брожение умов, ваше превосходительство, – докладывал Милютин.

– Одни полагают, что штурмовать – только людей терять, а большинство требуют мира, раз Шамиль выдал сына.

– Не их ума дело! – вспылил Граббе.

– Их дело – повиноваться и исполнять приказы!

– Есть и такие, кто о свободах рассуждает, – продолжал Милютин.

– Мол, у горцев есть, а мы чем хуже?

– Свобода – это для Европы, – грозил кулаком Граббе.