Шапи Казиев - Ахульго

Горцам пришлось отступить. Они потеряли несколько человек убитыми и ранеными, но и сами увели в плен пятерых солдат и одного офицера.

Когда нападавшие скрылись в ущелье, апшеронцы прекратили преследование, посылая лишь выстрелы вслед горцам, в темноту. Но батарея продолжала палить, надеясь достать горцев, когда они будут подниматься на Ахульго.

Галафеев требовал стрелять чаще, но на батарее случилось нечто странное. Жерло одного из орудий оказалось забито мелкими камнями, которых вокруг было множество, а зарядный ящик залит водой, от которой испортился порох.

– Ишь, дьяволы! – ругался фельдфебель.

– И когда только успели?

– Ефимка! – кричал канонир.

– Не видал, чья работа?

Но Ефимка сидел, вжавшись в дальний угол батареи, зажмурив глаза и закрыв уши руками. Он думал только о том, что ядра летят на Ахульго, а там живет та девочка, которую он видел у реки.

– То-то! – погладил его по вихрам фельдфебель.

– От такой жарни, случалось, и бывалые канониры ума лишались.

Извещенный о случившемся, Граббе поспешил вернуться к Ахульго. Пока Галафеев с Пулло браво докладывали о том, как ловко им удалось устроить засаду, Граббе все более мрачнел.

– Однако же они успели разрушить наши осадные работы, – негодовал командующий.

– Зато получили по зубам и в другой раз не сунутся, – парировал Галафеев.

– А мне сдается, что они вырвали зубы у нас, – сказал Граббе, – коими мы вот-вот могли впиться в перешеек, ведущий к Ахульго.

– Дозорные все глаза проглядели, а эти как из-под земли выскочили, – оправдывался Пулло.

– А сапу мы восстановим, – пообещал Галафеев.

– Опять задержка! – махнул рукой Граббе.

– Так мы тут до зимы просидим.

– Они и месяца не выдержат, – уверял Пулло.

– Нам бы только Сурхаеву башню взять, уж очень мешает, – говорил Галафеев.

– На четыре версты окружение растягивает. Никаких войск не напасешься!

– Взять! – сердито произнес Граббе.

– А то Ахульго – вот оно, но видит око, да зуб неймет.

Позвали топографа и Милютина. Алексеев раскинул на столе карту. Граббе склонился над детальным изображением местности и ткнул пальцем в башню.

– Мимо нее к Новому Ахульго не пройти.

– Да и к самой башне подобраться трудно, – прикидывал по карте Галафеев.

– Трудно? – вскинул брови Граббе.

– На войне всегда трудно. Особенно тем, кто воевать не умеет.

– И укрыться негде, – продолжал Галафеев, не обращая внимания на плохо скрытый упрек.

– И не надобно, – покачал головой Граббе.

– А надобно атаковать и взять ее во что бы то ни стало!

– Неужели и подступиться нельзя? – спросил Пулло топографа.

– С трех обращенных к нам сторон только скалы и никаких пологостей, ваше превосходительство, – отвечал Алексеев, показывая на карте.

– Сами изволите видеть, крутизна почти что отвесная.

– Ну а вы как полагаете? – обратился Граббе к Милютину.

– Хребет у нее крепкий, ваше превосходительство, – сказал Милютин.

– Как-с? – недовольно процедил Граббе.

– Я в том смысле, ваше превосходительство, что Новое Ахульго – это вроде как бык, – водил пальцем по карте Милютин.

– А Сурхаева башня – голова его, с рогами и глазами. А посередине – перешеек, хребет.

– Что мы тут ни делай, им с башни все видно, – вставил Пулло.

– И бьют они метко, – добавил Галафеев.

– Отсечь бы голову, а с остальным легче будет, – тяжело вздыхал Граббе.

– Отсечем, – уверял Галафеев.

– И каким же способом? – обернулся к нему Граббе.

– Самым обыкновенным, тут другого не придумаешь, – сказал Галафеев.

– Пробить пушками бреши в башне, а там и в штыковую.

– Это вы славно придумали, – сурово улыбнулся Граббе.

– А солдаты к этой самой бреши тоже из пушки полетят? На манер ядра? Или крылья у них вырастут?

– Кручи нам не страшны, – ответил Галафеев.

– Наш солдат куда угодно влезет без всяких крыльев, – поддержал его Пулло.

– Было бы за что зацепиться, хоть штыком, хоть ногтем.

– Однако, ваше превосходительство, военная наука не припомнит случая… – попробовал возразить Милютин против генеральского апломба.

– Вздор! – оборвал его Граббе.

– По вашей науке мы давно должны были снять осаду и вернуться не солоно хлебавши.

– Тогда пиши пропало, – сказал Галафеев.

– Однако успех, несоразмерный с жертвами, не всегда оправдан, – храбро возражал Милютин.

– Не вашего ума дело, – снова осадил его Граббе.

– Или вы допускаете, что жертвы, принесенные нами доселе, останутся напрасными? Нет, любезный вы мой теоретик, не допущу! Теория берется из практики, а практика будет такова, что я возьму эту башню и Ахульго возьму! И никто нас не спросит, каковы были жертвы. Нас спросят, где результат? Где Шамиль? И войска тут не на параде, а на войне. А была ли в истории война без жертв? И запомнила ли история полководца, спасовавшего перед противником, дабы сохранить войска?