Владимир Дружинин - Знак синей розы

— Дорш? — она с грохотом опустила кастрюлю на холодную плиту. — Точно, точно, из девятнадцатой квартиры.

— Она уехала?

— Вот доехала ли? Плохая она была, так что сомневаюсь. Сильно плохая.

Чаушев спросил, сколько лет Марте Ивановне, кто она такая, кем работала.

— Не сказать — старая. А год рождения… Фу, бывало, я все годы рождения по книге помнила, а как стукнула эта проклятая — ну, разом выдуло. Убило память.

Работала Марта Ивановна «в услуженье», уже много лет, у Литовцевых. По паспорту русская. Дедушка у нее из немцев, так она объясняла.

— Я говорю как-то: «Можешь ты, Марта, по-немецки хоть немного?»- «Нет, — говорит — нисколько не могу. Только «гутен морген» да «гутен таг»». В школе она мало училась, два класса кончила. Какая она немка, что вы! Хорошая женщина, ее все у нас уважали. Она у Литовцевых троих детей вынянчила.

Семья Литовцевых большая. Доктор Степан Антонович- тот умер еще до войны. Супруга его, Таисия Алексеевна, — педагог, выписалась в сентябре, живет у невестки на Васильевском острове. Два сына на фронте, дочь Зинаида тоже военная, радистка в штабе ПВО.

— Кто же, — спросил Чаушев, — находился в квартире в декабре, кроме Дорш?

— А никто. У нас не то что в квартире, а на всем этаже один жилец. Вот и посудите, кого мне посылать на крышу? Сама и лазаю каждый день и мешки с песком таскаю. Все сама…

— Вы бывали у Литовцевых? Вы не заметили, богатая у них обстановка?

— Откуда! — удивилась Скорикова. — Жили как все. Квартира культурная, книг много. Зинаида — она, знаете, Есенина читает. — Скорикова при этом понизила голос.

— А вы читали Есенина? — спросил Чаушев, не сдержав улыбки.

— Я? Боже сохрани!

Лейтенант прыснул, Скорикова обиделась. Ей хотелось чем-нибудь помочь.

— Вот Шелковников, хирург из седьмой квартиры, тот имел добра, — заговорила она неуверенно. — Старинные чашки собирая. Всякие, с блюдцами и без блюдец. Слыхать, у него на миллион их было. В Казани он сейчас. Чашки, конечное дело, пропали. На миллион чашек! Там все — в крошево, гвоздя не отыщешь от квартиры, не то что…

— Не знаете случайно, кто-нибудь навещал Марту Ивановну?

— Да кто же? Зина забегала проведать нянечку.

Полчаса спустя Чаушев докладывал полковнику.

— Езжай, езжай в Токсово, — кивнул Аверьянов. — Жива она или нет, ты разберись. Ориентируйся там, корешки раскопай.

«Корешки» — так он сокращенно именовал социальное происхождение.

В тот день попутный грузовик отвез Чаушева в Токсово, Он опоздал. Марта Ивановна три дня тому назад умерла.

— Вчера схоронили, вчера, милый…

Губы Маслаковой едва шевелились, говорила она тихо, словно с трудом вспоминала что-то очень давнее. Одинокая старуха в холодном доме, срубленном из толстенных бревен, когда-то, должно быть, сытом. «Корешки» ее? Какое они имеют значение теперь? Все же для порядка Чаушев спросил. Сама из работниц, бывшая ткачиха. Муж заведовал тут, в Токсове, лыжной базой. Сын на фронте, сапер.

— У нас ведь тоже плохо… Ну, овощей немного есть… Так ведь от овощей человек разве подымется? Дис… Как ее… Дистрофия…

Она перевела дух, справившись с тягостным словом. Его не было в русском языке. Слово принесено войной, и изгнать его надо, как врага. Навсегда забыть.

— Скучала она очень. Эту дис… Фу ты! Никак не выговорить… Может, она бы и выдержала. Главное — тоска ее убивала: как там моя Зиночка да как Таисия Алексеевна!

«Да, главное, — подумал Чаушев. — Жизнь потеряла смысл вдали от близких».

Он задал еще несколько вопросов — опять, скорее, для порядка, так как дорога в Токсово явно привела в тупик. Да, Марта Ивановна приехала в конце декабря. Настроение у нее было нервное. Сердилась она на своих — уговорили, чуть ли не вытолкали из Ленинграда. Иначе ни за что бы не снялась с места. Зиночка там, Таисия Алексеевна там мается в своей подвальной школе. А здесь хоть бы телефон был… Потом письмо пришло от Зины. Пишет, дом разбомбило, почти весь разнесло…

— Она успокоилась?

— Что вы! Еще больше ее потянуло к своим-то… «Мои, — говорит, — там под бомбами. А я зачем здесь? Ни богу свечка, ни черту кочерга».

— Вы не помните, — спросил Чаушев, — какое было число, когда она к вам приехала?

И этот вопрос для порядка.

— Какое же?..Двадцать шестое, — произнесла она уверенно. — День свадьбы у нас… Мы с мужем двадцать шестого июня расписались, и каждый месяц мы… Соблюдали, одним словом. Помню, я Марте сказала, в аккурат ты на наш семейный праздник угодила! Праздник! А чем потчевать гостью? Капуста еще есть, и то ладно…