Владимир Дружинин - Знак синей розы

Оружие армии, переставшей существовать! Брошенное в панике, навеки умолкшее!

А мы, горсточка людей в этом зловещем лесу, словно призваны завершить сражение, бушевавшее на подступах к «Россомахе» годы назад.

Землянка, помеченная на плане крестиком, не отличалась от многих других. Она возвышалась на поляне зеленым холмиком, кудрявым от молоденьких елочек. Внутри, под тремя накатами бревен, было прохладно, как в погребе, пахло плесенью.

Дверь с выжженной свастикой не подалась, ее выломали. Открылся ход.

Полосуя мрак лучами фонарей, мы спускались по бетонным ступеням.

Потом осторожно ступая, в полном молчании мы двинулись по подземному коридору.

Где-то капала вода. Громче, громче… Частая, звонкая капель оглушила нас и замерла позади.

Примерно с полкилометра прошагали мы, как вдруг перед нами выросла преграда. Свод коридора обрушился, мы уперлись в нагромождение обломков бетона и земли.

Тут и пригодились наши лопатки. Почти три часа мы трудились, разбирая завал.

Вскоре мы опять прибегли к лопаткам. Напрасно Цорн уверял своего подручного в добротности сооружения. Созданное подневольным трудом, оно и не могло быть долговечным. Как ненавидели это подземелье люди, работавшие здесь!

Что-то зашумело за стеной — наверно, глубинный поток, отведенный в сторону бетонной кладкой. Вода силилась ворваться в коридор, просачивалась, покрывая стены и своды грязной сыростью, обдавала нас дождем капель, а кое-где низвергалась на пол ручьем. Отверстия в полу поглощали ее, но не везде. Местами мы шли по воде.

Так приближались мы к тайне «Россомахи».

Между тем лейтенанту Марочкину в Заозерске — простите мне это необходимое отступление — приходилось тоже нелегко.

Цорн за телеграммой не явился. Она лежала в Заозерском отделении связи, на полочке, прибитой над столиком веснушчатой Люси, кокетливой девицы в кудряшках.

Два дня лежала телеграмма, и никто ею не интересовался. На третий день Люсю вызвали к телефону.

— Говорит генерал-директор, — прозвучал бас. — Из областного управления. Давайте, посмотрим, сколько у вас невостребованных телеграмм.

Зачем это нужно? Какой смысл их считать?

И как фамилия генерал-директора? Все эти вопросы пришли в голову Люсе потом. А сейчас высокое звание «генерал-директор» и начальственный тон загипнотизировали ее.

— Сию минуту, — ответила она трепеща.

Побежала к полке, взяла всю пачку.

— Ну, — урчало в трубке. — Поживей нельзя?

— Пять, — выдохнула в трубку Люся. — Пять,

товарищ генерал-директор.

— Кому они?

— Сейчас. Хомякову, Завьялову, Иванову, Савельеву, Ласунской. Товарищ генерал-директор, так ведь они не приходят, что же я могу?..

— Работать надо, — рявкнул бас. — Вот что вы можете. Вы список вывесили?

— Н-ет.

— Повесьте.

Стукнула трубка, брошенная на рычаг сердитым генерал-директором.

Люся села, стараясь унять забившееся сердце. Да, список телеграмм, недоставленных и невостребованных, не вывешен. Ей никто не говорил. Странный звонок!

Марочкин проклинал себя. Не предвидел! Думал выследить Цорна и не сообразил, что ему, может быть, достаточно узнать, есть ли телеграмма. Телеграмма на имя Савельева. И все.

Лейтенант позвонил в управление связи. Самые печальные предположения Марочкина сбылись: генерал-директор и намерения не имел проверять, сколько в Заозерске невостребованных телеграмм.

Значит, звонил Цорн.

А он — Марочкин — остался в дураках. Прошляпил! Никогда в жизни, кажется, ему не было так горько, как сейчас.

Откуда же звонил Цорн? Марочкин с помощью местных чекистов выяснил это. Из автомата на вокзале. Как раз в то время у перрона стоял поезд с юга. Враг, очевидно, смешался с толпой, заполнившей перрон и зал ожидания.

А потом? Что сделал Цорн потом?

Весьма возможно, уехал с тем поездом. Чего ему еще ждать в Заозерске!

Но он, Марочкин, на поезд опоздал. На целых три часа! Нечего и думать догонять в машине. Лейтенант посмотрел на расписание: поезд подходит к Вендогоре, крупной станции на пути к Черногорску. Надо дать знать туда.

Однако пограничник, осмотревший вагоны, не нашел Цорна, хотя знал его приметы.

Значит, Цорн не был в поезде или слез раньше.

Между тем на другой станции, в другой поезд вошел, инвалид. Одна нога его была согнута и упиралась коленом в деревяшку, одна рука скорчена. Никто не узнал бы в нем Цорна, Генриха Цорна, одного из асов гитлеровского шпионажа, умевшего мастерски менять обличье. Не так ли, ковыляя на протезе, он заметал следы во Франции, в Норвегии!