Array Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

Татьяна Александровна жила во флигеле музея, продолжала работать, дежурила на крыше во время налетов. Однажды в купол Мраморного зала музея попала бомба и взорвалась. Тетя Таня чудом осталась жива, была сильно контужена и вынуждена была лечиться.

Слева направо: Т. А. Крюкова, А. Г. Бычкова, А. Н. Барановская

На встречу Нового 1942 года сварили столярный клей и слушали пластинки с музыкой Бетховена.

В феврале 1942 года от голода умер учитель и большой друг, видный исследователь творчества Ф. М. Достоевского, В. Л. Комарович, за которым Татьяна Александровна самоотверженно ухаживала, по воспоминаниям Д. С. Лихачева, «отрывая от мужа и от себя такие необходимые крохи мясного, которые ей удавалось достать… Она же и похоронила В. Л. Комаровича и спасла его архив», который передала Д. С. Лихачеву.

17 сентября умер ее муж, Георгий Александрович Никитин, заведующий отделом Поволжья музея. Ему было 37 лет. Похоронив мужа на Смоленском кладбище, Татьяна Александровна вместе с сестрой, Ниной Александровной, выехала в эвакуацию к родителям в приволжский город Козьмодемьянск, у которых жил вывезенный на лето и ее сын, четырехлетний Александр.

Нина Александровна Крюкова работала в Ленинграде в службе коммунального хозяйства Василеостровского района, занималась очисткой города и захоронением умерших. Она оставила пронзительные, полные горечи и трагизма описания жизни в блокадном городе. Каждый раз, когда я их перечитываю, у меня болит сердце. Небольшая часть их напечатана в книге «Блокада глазами очевидцев. Книга 2-я», выпущенной издательством «Остров» в 2015 году.

Н. А. Крюкова

Тетушка была своеобразным человеком, страстным, талантливым. Она до конца своих дней не могла смириться с гибелью царской России, России ее золотого детства. Ненавидела большевиков и считала, что для свержения Сталина и его режима все средства хороши.

Приведу отрывок из ее воспоминаний о начале войны:

Я помню первый день объявления войны. Я жила в то время в Ленинграде.

Ничего не зная, как всегда тусклая и апатичная, я поехала на Невский проспект и пошла в « Гостиный Двор » . В одном маленьком магазинчике продавщица, не обращая ни на кого внимания, завешивала окно : « Каждую минуту можно ждать налета » , – говорила она не то мне, не то другой продавщице. « Почему ?» – спросила я, ничего не подозревая. « Неужели вы не слышали? По-моему, уже всякий знает! Германия объявила нам войну !» Мгновенно что-то стукнуло у меня внутри, и скованные, заснувшие в своей темнице чувства, тесня друг друга, ударили в голову. Их было так много, что у меня закружилась голова и потемнело в глазах. Я вышла и прислонилась к каменной трубе. Мимо меня шли, говорили люди, не обращая на меня внимания.

Раньше я никогда не думала о войне, то есть не думала о ней как об освобождении. Я тянула свою лямку, задыхаясь, но не смела просить у Бога войны, так как знала, сколько будет жертв. И теперь вдруг почувствовала, что шнурок, завязанный на шее и душащий меня, обрезан…

Темнота в глазах и головокружение кончились. Я начала ртом хватать воздух, отчаянно зарыдала и опустилась на тротуар. Рыдала я потому, что предчувствовала предстоящие жертвы, но, заглушая это чувство, поднималось другое – безумная радость освобождения…

Вскоре вместе со многими я копала противотанковые рвы, пулеметные гнезда. В нашей бригаде были домохозяйки, канцелярские работники, парикмахерши. В основном — « бабы » . Царила глупая бабья паника. Немцы были в трех километрах от нас. Руководители работ матерной руганью выгоняли нас из укрытий во время обстрелов. Рядом стояли наши батареи, и по ним стреляли немцы.

За полтора месяца работ я видела только два самолета с пятиконечными звездами и массы самолетов со свастикой.

Я могу поклясться крестом, что, когда мы работали одни, без красноармейцев, ни один немецкий самолет не обстреливал нас, хотя иногда спускались очень низко.

Работа наша была совершенно бессмысленной, так как вырытые нами траншеи вскоре занимали немцы.

Мы переходили от деревни к деревне, от пункта к пункту. Нас сознательно путали, и мы не знали, где точно находимся. То нам говорили, что в трех километрах от станции Батецкая, то в 20-ти. Физически вымотанные, мы перестали интересоваться.