Array Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

В памяти остались длинные очереди за хлебом, как получали его по карточкам. Мама, посылая меня в магазин, всегда предупреждала принести все в целости.

За хлебом ходил на хлебозавод. Для меня это далеко, надо было пройти мимо детского сада, через парк, площадь. Очереди за хлебом были большие, и приходилось простаивать по несколько часов. Наконец продавец на весах взвешивал хлеб на всю мою семью, примерно буханка и довесок.

Я бережно брал в руки хлеб и быстро нес его домой. От горячего хлеба шел вкусно сладкий запах, который всю дорогу соблазнял меня скушать кусочек, но я с радостью приносил домой все в целости.

Какое надо было терпение ребенку выдержать, чтобы не съесть этот довесок. Наверно, в это время и формировался мой характер в послушании и честности.

С нетерпением мы ждали письма от папы с фронта. Каждое полученное от него письмо было праздником в доме. В них он просил нас за него не беспокоиться, что все будет хорошо. Потом переписка неожиданно прекратилась, и месяца три мы о нем ничего не знали. Мама каждый вечер за него молилась.

Наконец пришла телеграмма из калужского госпиталя, в ней сообщалось, что папа раненый. Мама сразу к нему поехала, а вернувшись, сказала, что папе отняли ногу.

Однажды зимним вечером со станции Яхрома сообщили, что привезли папу и надо его срочно забрать домой. Мама стала быстро собираться и уже в дверях крикнула: «Вовк, бери санки и одеяло и беги на станцию», – а сама в это время побежала к больнице за санями, заменявшие скорую помощь.

На улице мела метель. Я бежал по сугробам к папе, и одна мысль меня не покидала, как его поместить на маленькие деревянные санки?

На мосту через канал мимо меня пронеслась повозка. Из-за пурги трудно было что-то разглядеть. «Может, папу повезли?» – подумал я, но продолжал бежать. На станции мне сказали, что папу увезли.

Уставший, я пришел домой. Дома, увидев папу, с радостью кинулся к нему. Потом я увидел, что в руках он держал костыли, а рядом стоит улыбчивая молоденькая медсестра в военной форме из госпиталя, а мама все время на нее хмуро поглядывает. Только потом я понял, что мама тогда ревновала ее к папе, а девушка переночевала у нас и уехала.

Папу ранили в сражении на Орлово-Курской дуге. Осколком от снаряда ему перебило бедро левой ноги. Ночью после боя, обливаясь кровью, лежал на поле, а рядом стонал раненый солдат. Вдруг в темноте засветился свет от карманного фонарика и послышалась немецкая речь. Превозмогая боль, папа приподнялся и попросил солдата немного потерпеть, чтобы немцы их не заметили. Но два немецких солдата услышали стоны и направились к ним. Осветив их фонариком и поговорив между собой, ушли. Вероятно, они искали своих раненых.

Рана все время беспокоила папу, поэтому зимой он почти не ходил. Я любил сидеть вечером с ним около его постели. В печке-»буржуйке» потрескивали дрова, в комнате было тепло и уютно. Я с увлечением мастерил деревянные самолетики, а родители удивлялись моим поделкам и говорили, что я буду инженером.

Весной у папы открылась рана, и его положили в дмитровский госпиталь. Одиннадцатилетним мальчиком я ходил в Дмитров пешком, примерно семь километров в одну сторону. Папу я навещал через день, носил ему кашу или что мама приготовит. Его палата находилась в одноэтажном деревянном корпусе, и нам было удобно общаться друг с другом через форточку.

Однажды, чтобы сократить путь, я подошел к дмитровскому вокзалу со стороны канала. На железнодорожных путях стоял военный эшелон, а на открытых платформах – орудия, закрытые брезентом. Когда я подошел поближе к составу, то вдруг неожиданно все солдаты открыли стрельбу из автоматов вверх. Напуганный, не поняв, что произошло, долго еще не мог прийти в себя. Потом догадался, что солдаты по радио услышали сообщение с фронта об освобождении какого-то города и от радости дали салют.

Папу перевели в другую палату на третий этаж, и я уже знал, что ему будут делать операцию. Впервые меня к нему пустили. Я стоял напротив его постели и разговаривая с ним, поглядывал в окно, на медленно двигающийся товарный поезд. И вот папа тихо меня спросил: «Мама тебя не обижает?» Это было так неожиданно, что у меня перехватило в горле, и не ответив ему, только отчаянно разрыдался. От такого плача он испугался за меня, успокаивая по-мужски, приговаривал: «Не плачь, сынок, не надо, так плакать вредно».

Через несколько дней, пятого июля 1944 года меня мама направила в пионерский лагерь в Ольгово. Надо было идти километров десять, Яхромские дети собрались все вместе и пошли пешком по брусчатой дороге в лагерь. За деревней Астрецово отдохнули на опушке, а потом долго шли лесом.