Северина Шмаглевская - Невиновные в Нюрнберге

Заинтересованность книгой за рубежом не была случайной. Кто-то образно выразился, что Освенцим в годы войны был пригородом Варшавы. Судя по национальному составу узников, этот концлагерь можно назвать пригородом большинства европейских столиц, а также менее именитых городов и селений. Оккупационный режим в странах Европы не всюду был внешне одинаково жестким. В Освенциме нацизм выступал без маски. Здесь все европейцы, независимо от гражданства, лишались малейших прав, малейшей надежды выжить. Льготами пользовались только заключенные из уголовников-рецидивистов, которых эсэсовцы охотно брали в подручные.

Видный польский прозаик Вильгельм Мах назвал книгу «Дым над Биркенау» «самой трудной победой» автора, имея в виду трудности преодоления психологического барьера при добровольном мысленном возвращении в «зону смерти», под удары палок озверевших гитлеровцев и капо. На дальнейшем писательском пути Северины Шмаглевской не одна такая трудная победа: романы «Грядет погожий день» (1960), «Крик ветра» (1965), рассказы на ту же лагерную тему, составленная ею, снабженная содержательным предисловием и комментариями антология «Тюремная решетка» (1964). Но, пожалуй, с наибольшими сложностями творческого характера довелось столкнуться писательнице, когда создавался роман «Невиновные в Нюрнберге».

Во второй, уже воображаемый, полет в баварский город Шмаглевская отправлялась через четверть века после первого, реального. Но дело не в чисто временной дистанции. Хотя, разумеется, непросто перевоплощаться признанному мастеру художественного слова, удостоенному высших правительственных наград ПНР, в скромного автора единственной книжки, чье громкое выступление на процессе еще впереди. Приходилось забывать достигнутую умудренность и возвращаться к иллюзиям молодости, к наивной вере, что все нацистские преступники понесут наказание. Между тем в ФРГ затягивались до бесконечности, превращаясь в фарс, суды над явными эсэсовскими извергами. Большинство из них отделались смехотворно ничтожными приговорами. Многие и вовсе были оправданы, получили компенсации, солидные пенсии. Кое-кто преспокойно благоденствовал и благоденствует за океаном. Поднимал голову неофашизм. Наконец в 1965 году была предпринята кощунственная попытка освободить от судебной ответственности за истечением срока давности… Адольфа Гитлера. А как только не чернили на Западе Нюрнбергский процесс! Поэтому писательнице надо было снова лететь в Баварию, чтобы напомнить уроки Нюрнберга, который был отнюдь не судебной расправой победителей над побежденными, как облыжно утверждали западные реакционные пропагандисты, а судом победившей правды.

Ради верности этой правде стоило заново пережить тревоги и радости поздней баварской осени 1946 года, томительные часы, проведенные в ожидании вызова к свидетельскому пульту, и тогдашние, особенно острые, волна за волной неумолимо захлестывавшие лагерные воспоминания. И вот уже начинается роман. Начинается воображаемый полет на запад сквозь непроглядную облачность, такую же плотную, как туманы в долине междуречья Солы и Вислы, где раскинулся Освенцим. Вечный ее спутник, ее ныне добровольная Голгофа, куда потерян счет восхождениям.

Теперь там музейная тишина. Не гудит проволока под током высокого напряжения, смолкли выстрелы и понукания надсмотрщиков. Нет ни дыма, ни огненных султанов над трубами крематориев, ни удушливого смрада от паленой человеческой плоти. Атрибуты нацистской власти и орудия пытки с инвентаризационными наклейками словно присмирели, сникли. Но и тихий, обезвреженный Освенцим потрясает. Даже известный своим хладнокровием и самообладанием генерал де Голль, проведя час в музее, был настолько подавлен, что долго, необычно побледневший, склонялся над Книгой почетных посетителей, не в силах собраться с мыслями. Его запись — всего три фразы — дробится, как крик боли, прерывающийся сдерживаемыми рыданиями.

Превозмогая неистребимую, подспудную боль, пишет Шмаглевская о людях Освенцима — погибших и победивших смерть, сломленных страданиями и до конца противоборствовавших фашизму. Но ее герои — борцы-антифашисты — воспринимаются нами не как посланцы минувших времен. Мы находим у них черты современников, наших соратников по борьбе за мир. Вот почему не ослабевает интерес к произведениям Шмаглевской, несущим весомый заряд гражданской активности.

Предисловие Сергея Сергеевича Смирнова к книге «Дым над Биркенау» начинается несколько неожиданным обращением к читателям: «Если вы хотите отдохнуть за чтением, развлечься — не берите в руки этой книги. Эта книга — тяжелая, трудная, даже страшная». Все же желающих ознакомиться с этим произведением Шмаглевской нашлось у нас немало. Я видел экземпляр книги в одной из районных библиотек Москвы, зачитанный буквально до дыр, в новом переплете, сменившем недостаточно прочный — издательский. Поэтому мне думается, что к страшным ретроспективным страницам романа «Невиновные в Нюрнберге» советские читатели также отнесутся с пониманием.