Татьяна Беспалова - Чардаш смерти

– Ярый Мадьяр!!! – взревел возница. – А-а-а!!!

Водитель сделал предупредительный выстрел из винтовки. Тоже хорошо! И это оружие исправно! Проклятая русская зима лишила их транспортного средства, но не смогла разоружить.

– Прикажи своим людям не стрелять, ваше благородие! – сказал возница.

– Кто ты?

– Я – Матвей Подлесных, дед Матюха, Колдун. Называй как хочешь, но не стреляй!

– Куда следуешь? Говори!

– Сам не ведаю куда, ваше благородие. Хотел добраться до Семидесятского, но в такую пургу нынче уж туда не попаду.

– Сколько километров до Девицы? И в какой она стороне?

– Пара-тройка вёрст. Но лучше уж следовать в Староникольское. Там есть жилые дома и можно добыть еды.

– У нас с собой сухой паёк. Голодным не останешься. Решено: следуем в Девицу. Эй, как там тебя… – Дани обернулся к водителю и заговорил по венгерски.

– Вытаскивай всё из багажника и перекладывай в сани. Выполняй!

Унтеры кинулись выполнять приказание.

– Ваше благородие, у меня в санях пленный! – сказал возница.

– Так посади его на лошадь или пусть топает пешком.

– Не-е-ет! Он идти не может, потому как ранен как раз в ногу.

– Чёрт тебя дери! Так выкини его! Эка невидаль, русский пленный!

– Не-е-ет. Этот человек – диверсант. Мне за него господин комендант отслюнявит пригоршню дойчмарок, прежде чем вздёрнет его перед комендатурой.

Им всё же удалось договориться. Шаймоши сел на передок. Сам дед Матюха взгромоздился в седло своего тощего коня, водителя удалось усадить верхом на кобылу, а Дани устроился в санях рядом с пленным. Матвей Подлесных накрыл обоих огромным, изготовленным из овечьего меха одеялом, которое называл странным словом «бурка». Тот не двигался, молчал и, казалось, пребывал в забытьи. Русский не очнулся даже после того, как Дани осветил его лицо лучом карманного фонарика. Странно симпатичным и мимолётно знакомым показалось ему лицо этого русского мужика. Осунувшееся, почерневшее от холода и усталости, оно хранило странно-безмятежное выражение. Такие выражения Дани видел иногда на лицах приговорённых к смерти людей.

– Что, залюбовался, твоё благородие? – дед Матюха склонился с седла. – Красивый, да?

– Что ты мелешь, сволочь? – прорычал Дани.

– Да про тебя всякое треплет народ… Я вот думаю – может, правда.

– Да что ж такое про меня треплет народ?

– А то, что вот этот вот Шаймоши до тебя будто мальчиков водит. Гы-ы-ы…

– А не вздёрнуть ли и тебя рядом с этим вот… Как его? Имя? Кличка? Знаешь что-нибудь о нём?

– Не-е-ет. Меня так просто не вздёрнешь. Я нужен господину коменданту для его важных нужд. И тебе могу пригодиться. Рука-то левая болит? Болит! По-научному это называется фантомные боли. Я могу сделать так, чтобы не болела и рука, и душа. Излечить многое, не поддающееся фармакопейным средствам. Это во-первых.

– Что же во-вторых? Эй, Шаймоши, трогай!

Сани тронулись. Тощий конь Колдуна побрел рядом с санями. Следом за ним потянулась и кобыла с водителем в седле.

– Что же во-вторых? – Дани повторил свой вопрос. Белобородый русский начинал нравиться ему.

– А, во-вторых, имя этого человека, – он указал на пленника. – Родион Табунщиков. Он же – Красный профессор.

– Ну и что?

– А то! Он руководил школой диверсантов под Борисоглебском.

– Он? Школой диверсантов? Ты его допрашивал? Пытал?

– Не-е-ет. Дед Матюха только лечит – не пытает. Дед Матюха всё местное население до последнего желтушного младенца знает, вплоть до каждого погоста – кто и где похоронен знает…

– Довольно!!!

– Не-е, погоди! А вот этого вот, Красного профессора, так же знает вся округа. Важный человек! Коммунист! Ты не смотри, что он у тебя под боком бесчувственный валяется. В былые времена он весьма и очень чувствительным являлся. Особенно к нуждам крестьянской бедноты.

– Расклячивал? – спросил Дани. Он решил для себя, что лучше уж слушать речи сумасшедшего «Микулаша», чем просто так, бессмысленно мерзнуть.

– И расклячивал, и порол, и в холодную сажал. Такого человека нельзя оставить замерзать. До того как стать сильно учёным профессором, этот человек красными конниками командовал. Он важный красный кадр. Пусть господин комендант на него полюбуется. Пусть в волостной газете портрет Родиона Петровича с табличкой на шее напечатает для большей идеологической убедительности.

– Погоняй, Шаймоши! – приказал Дани.

Но отвязаться от деда Матюхи не удалось. Весь путь до Девицы тощий конь Колдуна трусил рядом с санями, а всадник затянул какую-то неслыханную ранее печальную песню. Позёмка подпевала ему натужным воем на высоких нотах. Копыта лошадей аккомпанировали в такт. Скоро Дани удалось справиться с раздражением, и он стал прислушиваться к словам песни: