Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник)

Генерал разжег погасшую трубку, нервно затянулся:

— А как мы выберемся отсюда? На каком транспорте, если вдруг генерал Слащев согласится поднять свой четырехтысячный корпус, дислоцирующийся на Лемносе? Вы над этим не задумывались?

— Все предусмотрено. Пароход зафрахтован.

— Ну в таком случае… едем на Лемнос к генералу Слащеву… — вдруг с горячностью произнес Гравицкий. — Я сам поговорю с ним. Он ненавидит Врангеля, Врангель ненавидит его. У них постоянно грызня. Месяц назад Врангель заявился на Лемнос, произвел смотр войск и остался недоволен, пригрозил сместить Слащева. Сейчас белое движение — это клубок скорпионов в банке. Нет, нет, не пауков, не змей, а именно скорпионов. Нам стыдно от своего безволия, слабости. Едем на Лемнос!

Он возбуждался все больше, беспокойно шагал по комнате, нервно разглаживал курчавящиеся бакенбарды, выкатывал голубые глаза, стучал трубкой о мраморный столик.

Макошин заколебался: дело принимало не совсем тот оборот, какого ожидали. Вот так прямо на Лемнос, с визитом к генералу Слащеву? Поднимай, Слащев, свой корпус — и на пароход. Поедешь в красную Россию, где тебя хорошо помнят за содеянные злодеяния в Николаеве и Крыму. А нет ли тут подвоха?

Очень уж легко сдался генерал Гравицкий. Такая податливость не может не наводить на подозрения. Конечно же, выдать Врангелю посланца Дзержинского и Фрунзе — значит получить повышение в звании и в должности. Дивизию Гравицкого расколошматили, самого вышвырнули вон за пределы России, почему бы ему не считать себя вправе отомстить за все?

Гравицкий позвонил коридорному, приказал принести коньяк, кофе, фруктов. И помидоров. Недозрелых помидоров, какими торговали на лотках. Гравицкий обожал помидоры.

Только теперь Макошин сообразил, что их разговор могли подслушать: чего не учел, того не учел. Дырявая шляпа — вот ты кто, Макошин! Обрадовался, сразу все выложил… Чекист называется…

И вдруг без всякого перехода, словно смущаясь и от этого спеша, Гравицкий заговорил о несчастной жизни эмигрантов, о тяжелых условиях на Лемносе.

— Там много офицеров. Из тех, кто до войны играл в теннис, гольф или бридж, катался верхом, танцевал и считал себя аристократом или на три четверти аристократом. Каждый из них с умилением вспоминает, как в последнее воскресенье масленой недели — в канун чистого понедельника — обжирался блинами и участвовал в маскараде, изображая какого-нибудь дона Родриго, и курил конечно же только Масаксуди. Их учили хорошим манерам, языкам. Сейчас сутками дуются в карты, проигрывая все, что только можно проиграть. Остаются без подштанников. Психические расстройства, поножовщина. Грабеж греческого населения, убийства, насилия… Ото всего этого можно спятить…

Генерал вел себя как-то странно, бормотал, словно бы не замечая присутствия Макошина:

«Уж в своем ли уме?» — невольно подумал Макошин, ему стало не по себе. Будто угадав его мысли, Гравицкий сказал с улыбкой:

— От вашего признания и предложения какой-то ералаш в голове… И в то же время задаюсь вопросом: почему вы явились именно ко мне? Кто послал вас? Значит, есть тут, под боком, кто-то, знающий меня и мои умонастроения лучше, чем я себя! Очень мило.

Макошин ничего не ответил. Глаза его напряженно следили за генералом.

Они пили кофе из крошечных серебряных чашек, коньяк закусывали незрелыми помидорами, неизвестно когда и где успевшими вырасти: возможно, их привозили из южных провинций бывшей Оттоманской империи. В окно, задергивающееся серыми бархатными портьерами, виднелись еще оголенные миндальные деревья, сквер с прошлогодними клумбами. Макошин реагировал на каждый шорох за дверью, хотя и старался не подавать вида. История, которую он затеял, нравилась ему все меньше. Какую игру играет Гравицкий?

Генерал бросил взгляд на часы-браслет.

— До вечера вам лучше не выходить из номера. Вы не имеете права рисковать.

— Но кому нужен увечный воин? — с легким смешком отозвался Константин.

— Все так. Но дело, видите ли, в том, что в Константинополе свирепствует жандармерия государств, оккупировавших город. Они часто устраивают облавы на русских беженцев — будь то солдаты или штатские люди, схваченных сразу же отправляют в беженский лагерь для выяснения обстоятельств. Они не знают русского языка, а потому никакие документы не помогут. Лучше уж переоделись бы в офицерскую форму. Поручиков и штабс-капитанов здесь, как нерезаных собак. Можете прилечь, а я тем временем раздобуду вам подходящую одежду и золотые погоны.