Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник)

Берлин, город, в котором Кристина должна будет установить знакомства в военных кругах, чтобы добывать информацию, интересующую Центр, встретил девушку напыщенно, надменно. Да и не могло быть иначе. Ведь не было еще разгрома под Сталинградом, не было Курской дуги, отрезвивших немцев в национальном масштабе. Жители столицы фашистского рейха собирались толпами у репродукторов, орали «Зиг хайль!», опьяненные победными реляциями с фронтов. Едва ли не все здесь были уверены: тотальная победа близка, еще удар, еще натиск, и Россия развалится! И не будет больше препон к мировому господству фюрера!

Правда, картину повального восторга портили руины, пожарища — их становилось все больше, больше, и даже в центре города. Первая же бомбежка, испытанная Кристиной, длилась с ночи до рассвета, обвальный грохот, низвергавшийся с небес, вывертывал все внутренности, одинокая лампочка под сводчатым потолком убежища буквально плясала при взрывах, дым с копотью плавал волнами, сделав лица знакомых по дому, обычно чопорные, самодовольные, похожими на маски, искаженные страхом. Хозяйка доходного дома, в котором квартировала Янева, уж на что фанатичка, молившаяся на Гитлера, и та обмякла, увидев в чадящем пламени свою Принц-Альбрехтштрассе. «Майн гот… майн гот…» — подавленно причитала она, опираясь на руку своей постоялицы.

К несчастью, приехала Кристина в момент, более чем тяжкий для нее. Месяцем-двумя раньше гестапо напало на след подпольной антифашистской разведорганизации, в тюрьме оказались многие активные и опытные бойцы. Вживаться оказалось гораздо сложнее, чем думалось.

Вот одна явка. На подоконнике сиротливо приютилась самодельная кукла. Это сигнал провала явки, кукла как бы кричит: «Сюда нельзя, нельзя, нельзя!» Провалена и вторая — правая штора на среднем окне резко отброшена.

Какое же огромное спасибо хотелось сказать им, безвестным для нее, что не забыли о ней, безгласно предупредили, обезопасили. Наконец-то удача! Третья явка действовала, до нее еще не добрались абверовские ищейки. Предстоящая встреча радовала несказанно, значит, арестованные не выдали. Им, оставшимся на воле, надо усиливать работу и за себя, и за них, выбывших из строя. В Центр ушло донесение Фриды:

«У меня все благополучно, квартирую в доме, указанном вами. Первая информация отправлена по известному вам каналу связи, чувствую за собой проверку, но спокойна. Сердцем с вами».

В Центре отдавали себе отчет: без проверки Кристине не обойтись, механизм слежки в рейхе отлажен до абсолюта. Осведомители гестапо в каждом доме. Что там в доме — в каждом подъезде. За людьми в Берлине наблюдают в любом кафе, на любой железнодорожной станции, в поезде, театре, кино. Даже у репродуктора, когда передают сообщения с фронта: от души ли, всматриваются гестаповцы, аплодируешь, что у тебя на лице написано. Задай вопрос, показавшийся подозрительным, окажись по оплошности в квартале, где особый контроль, блесни чрезмерными чаевыми — последует непременно телефонный звонок в гестапо или ортсгруппенлейтеру, руководителю местной организации НСДАП. Но Янева, Танка, Фрида, были убеждены в Центре, промашки ни в чем не допустит, по оценке людей, готовивших ее к заданию, она с чрезвычайной въедливостью входила в «мелочи быта», поведения, нравов.

Из Центра — Фриде :

«Желаем успехов в работе. Проявляйте максимальную осторожность…»

Простое на вид послание, и слова простые, а за ними сердечное, проникновенное: «Мы — рядом, мы — вместе». Плохо, конечно, что у Танки нет радиопередатчика. Но надо исходить из обстановки. Сейчас, когда гестапо свирепствует и целая свора шпиков настороже, если бы он и был, разве разумно им воспользоваться? И тут более чем к месту поправить некоторых друзей Кристины, утверждающих в своих воспоминаниях, что все время, до провала, она, мол, не расставалась в Берлине с рацией, сама отстукивала собственные донесения в Москву. Нет, объяснили мне авторитетно ветераны Центра, Янева ни разу сама не выходила в эфир, вся добытая ею развединформация передавалась через неуловимых связных. Они же, ветераны, добавляли, не скрывая восхищения:

— Работа связных — это тоже подвиг. На невидимом, или, как часто пишут, тайном, фронте — это тоже передний край…

Жаль, бесконечно жаль, что мы пока не сумели еще воздать должное их несравненной доблести и конспирации! Вот, к примеру, перед нами листок бумаги с безобидным текстом, но в нем, когда расшифровали, оказались сведения, равные по значению иной битве, и прошли они, судя по всему, через три страны, через три границы. Попадись с такой ношей — пуля обеспечена! В другой раз Танке удалось передать со связным буквально чудом добытую ею копию секретного документа, подписанного накануне и еще не дошедшего до адресатов, коим предназначался. Танка надеялась твердо: поможет связной. Не задержится в пути ни секунды, несмотря на риск, напряженность, победит, как обычно, наивысшая во всем отмобилизованность.