Юрий Жуков - Укрощение «тигров»

В этом году гитлеровцы объявили, будто в прошлом году им помешало справедливо распределить хлеб по трудодням наступление Красной Армии, но что на этот раз все-де будет сделано по совести. А чтобы как-то подкупить колхозников, они разрешили каждому сверх того, что будет засеяно в поле колхозом, посеять для себя на свободной земле столько, сколько кто захочет. Но желающих сеять нашлось немного…

Рясное — небольшое село, в нем всего 180 дворов, но и здесь оставила страшный след насильственная мобилизации молодежи в Германию. Фашисты угнали отсюда более 200 юношей, девушек и подростков. Последний раз забрали в Германию даже ребят 1928 года рождения. Увозили под ростков через Золочев целыми эшелонами.

Из Германии шли нерадостные, скупые вести. Дмитрии Коротенко сообщал, что Дмитрий Рудяк и Иван Фомич умерли. Тоня Скляренко, кончившая до войны агротехникум и собиравшаяся стать агрономом, пишет: «Наверно, пойду туда, куда моя сестра пошла…» У нее сестра умерла. Письма из Германии шли необыкновенно долго. Несколько дней назад, например, Алексей Харченко получил письмо от дочери Марии, в котором она поздравляла его с Новым годом. Письмо шло более семи месяцев! Очевидно, немецкая почта находится в состоянии страшной разрухи.

Зато с удивительной методичностью и четкостью работай немецкий налоговый аппарат. Колхозницы Малой Писаревки рассказывали нам, как немцы использовали все каналы для обложения налогом. Не говоря о том, что весь урожай зерна, за исключением отходов, фактически сразу же после об молота переходил в полное и безраздельное владение немецкого командования, гитлеровцы облагали непосильными налогами крестьянские приусадебные участки.

Сюда не входят многочисленные единовременные поборы и реквизиции. То и дело в деревню являлись солдаты на мотоциклах и грузовиках и начинали шарить по дворам, забирая все, что им вздумается. В Рясном эсэсовцы даже стаскивали наседок с гнезд.

Все это не ново для бойцов, которые еще минувшей зимой в дни нашего наступления видели в освобожденных селах страшный след фашистов, слышали бесчисленные рассказы о хамском, диком, злом обращении гитлеровцев с мирным населением. Но каждая новая встреча с людьми, которым без малого два года довелось жить на положении бесправных рабов, отягощает душу красноармейца свинцовым грузом ненависти к врагу. Все, с кем ни заговоришь, думают только об одном: скорей бы пройти весь путь, чтоб ни одна семья не страдала больше в фашистском ярме!

В саду близ дороги, по которой шли непрерывным потоком наши войска, мы наблюдали вчера одну поистине трогательную встречу. Рослый старик с длинной седой бородой, держа в руках корзину с большими румяными яблоками, угощал собравшихся вокруг него бойцов и назидательно говорил им, так, словно перед ним были не солдаты, а курсанты агрономического техникума:

— Чтоб заяц кору на яблоне не объел, вы обмотайте ее соломой, а сверху юшкой от селедки помажьте. Заяц того запaxy не терпит. А когда мыши в корнях заведутся, вы тоже следите — надо вокруг дерева обтоптать землю, норки-то и забьются. Кладете навоз под яблоню — это в три года раз, — держите его дней пять-шесть, а потом снимите, чтоб корни не горели…

Бойцы слушали старика внимательно, потому что у каждого где-то глубоко внутри жила затаенная тоска по мирному труду, от которого по вине Гитлера они оторваны уже третий год.

Старик этот — восьмидесятилетний садовод-опытник Павел Яковлевич Круговой — строгим отеческим взором поглядывал на притихших бойцов. С удовольствием рассказывая, как надо растить такие чудесные яблоки, он время от времени вдруг покрикивал: «Но-но! Проходи, которые яблоки получили, не задерживайся! Впереди у вас работы много. И так мы вас тут заждались, а там другие ждут. Кончите Гитлера, тогда приезжайте, я вам полный курс науки преподам».

И все еще ворчливым, но уже добродушным тоном он добавлял: «Я ведь сам солдат, и весь наш род солдатский. Дед сухари в Севастополь на волах возил, отец на Малаховой кургане из пушки палил, сам я в шестнадцатом году, хоть и в летах был, до Карпат дошел, а сыны мои сейчас фашистов бьют…»

Из густого ветвистого сада растекался тонкий запах зреющих яблок, слегка круживший голову. Тихо шелестели метелки кукурузы, стрекотали кузнечики. В знойном мареве дрожал далекий горизонт И было так сладостно и легко на сердце в этом мире богатейшей украинской природы, что душа невольно настраивалась на мирный лад. На сияющих лицах бойцов я читал глубокую благодарность старому солдату, который своими нарочито сердитыми окриками возвращал их к жестокому миру реальной действительности.