Отдав все распоряжения, подполковник Ищенко сел бриться. Поглядывая то на часы, то в зеркало, он сжато, отрывисто рассказывал о последнем бое. Сидевший рядом его заместитель, спокойный и добродушный майор Суворов, тоже с орденом Красного Знамени и сталинградской медалью, дополнял этот рассказ отдельными деталями — он также принимал непосредственное участие в этом бою, и картины были свежи в его памяти.
Штаб полка на всем протяжении лесных боев двигался вслед за батальонами, находясь в непосредственной близости от их командных пунктов.
Радиостанции непрерывно держали связь, и когда Ищенко нужно было собрать все свои силы в один кулак, ему требовалось на это всего два часа. Но предусмотрительный командир редко прибегал к этой крайней мере. Экономя силы, он предпочитал в условиях лесного боя действовать мелкими группами, поддержанными мощной артиллерией.
И когда на опушке у животноводческого совхоза он встретил особенно упорное сопротивление — это был, по сути дела, последний серьезный лесной рубеж немцев, — Ищенко принял решение: бросить вперед штурмовые группы. Быстро были укомплектованы две такие группы по 30 человек, щедро оснащенные автоматическим оружием, ручными гранатами, противотанковыми ружьями. Каждой группе была придана 45-миллиметровая пушка. Штурмовые группы повел в бой старший лейтенант Балабанов. Впереди двигалась разведка во главе со старшим сержантом Шпагиным.
Разведчики сумели незаметно подползти к опушке леса, где пролегали траншеи немцев. Мгновение — и дождь гранат обрушился на гитлеровцев через бруствер. Они дрогнули и выскочили из траншеи. Вдогонку им грянули очереди автоматов — это подоспели штурмовые группы. Ворвавшись в траншеи, наши бойцы опрокинули гитлеровцев и погнали их прочь.
Но это было еще не все. Часть немцев, уцепившихся за лес, продолжала бить по подразделению с фланга. Была уже поздняя ночь, когда в чаще вдруг начали порхать светящиеся огненные трассы, сотни разрывных пуль гулко защелкали о вековые дубы Ищенко развернул взвод автоматчиков для прикрытия фланга. Они открыли такой ураганный огонь, что уже через несколько минут на этом фланге все стихло.
Только теперь, несколько перегруппировав свои силы, Ищенко бросил вперед подразделение Тикова, и оно к рассвету ворвалось в Куряжанку. Почти одновременно в нее вступили бойцы командира Соболева.
В блиндаже наблюдательного пункта еще несколько часов назад помещался командный пункт 417-го немецкого пехотного полка. В углу красовалась неизвестно зачем поставленная сюда гитлеровцами православная икона, украшенная кукурузной листвой. Как попала она сюда? Командир пожал плечами и вдруг нахмурился:
— Пожалуй, неспроста! Мы знаем, какие богомольники фашисты. А ну-ка, сапера сюда!
Икону тщательно осмотрели, осторожно сняли. Предчувствие не обмануло опытного командира: в тщательно выдолбленной нише за иконой лежала мина замедленного действия. Ее тут же разрядили.
Только кончили возиться с миной, на улице зафыркал немецкий автомобиль. К блиндажу автоматчики провели бледного, растрепанного немца. Вслед за ним шагал сержант, тяжело нагрузившийся какими-то папками. Через плечо у него были перекинуты два ярких опознавательных флага со свастикой.
— Так что, фриц к нам приехал, товарищ командир! — доложил он.
И тут мы познакомились с одной из тех любопытных историй, которых так много разыгрывается в эти дни лесных боев. Немецкий младший офицер с документами разбитого вдребезги 417-го пехотного полка 168-й стрелковой дивизии ехал в Куряжанку на машине, не подозревая, что здесь уже русские. Увидев у въезда в деревню бойцов со звездами на пилотках, водитель круто развернул машину и понесся к переправе через Уду. Очереди автоматчиков догнали шофера.
Машина остановилась. Автоматчики вытащили бледного немецкого офицера из автомобиля, обезоружили его, потом усадили обратно, как пленника, и привезли в штаб.
В немецкой машине лежали груды бумаг. Мы просмотрели их. Среди многих документов, имеющих узковоенный интерес, лежала любопытная папка, принадлежавшая командиру батальона Карлу Рауту, убитому в сегодняшнем бою. Раут был ветераном. В его папке мы обнаружили старые, потрепанные карты, на которых он отмечал свой путь: здесь были карты Чехословакии, Польши, Бессарабии, план Киева, снимки русских деревень. Последняя карта — план Харькова с пометками, показывающими огневые позиции немецких батарей на 19–20 августа. Здесь, у стен Харькова, для Карла Раута война окончилась.
Читать дальше