Борис Цеханович - Обыкновенная война

Толпа молча выслушала мою ругань и без возмущения, также молча стала расходиться. Походив немного у вагона, я уже стал беспокоиться о технике, как со стороны наших платформ, раздались громкие крики, шум погони и пистолетный выстрел. Неуклюже нырнул между колёс на ту сторону и тоже выхватил пистолет. Рядом с платформой навытяжку стоял Чудинов, под ногами которого лежала куча новеньких шлемофонов, а от эшелона, в сторону жилых домов, бежали двое гражданских. Чувствуя, что могу сорваться и прибить своего водителя прямо здесь на рельсах, я приказал привести в вагон Чудинова через несколько минут, и сам направился туда же. Перед вагоном походил немного, успокаивая себя и, ощутив, что почти успокоился и могу спокойно разобраться, полез в вагон, где при моём появлении повисла гнетущая тишина. Я расположился за боковым столиком напротив своего купе и стал ждать, когда приведут подчинённого. Про себя принял решение: сейчас особо не разбираться, а потом придумаю, что с ним сделать. Но когда они зашли, и в руках у Карпука я увидел шлемофоны, приготовленные Чудиновым на продажу, а сверху лежал мой шлемофон – шлемофон командира батареи: единственный шлемак с коричневым мехом. Когда мне стало понятно, что он обворовал не только чужие БРДМы, но и свой, когда он подошёл к моему столу с нагловатой улыбкой, типа: а что тут такого – Всё нормально. Спокойствие мгновенно улетучилось и я с бешенством ударил его по лицу, заваливая на пол. Продолжал его бить и там: молча и беспощадно. Молча терпел мои удары и Чудинов, только кряхтел от наиболее сильных ударов, закрывая руками лицо, а в вагоне стояла мёртвая тишина: все затаились и попрятались на своих местах. Закончив бить, рывком поднял водителя с пола и злобно прошипел ему в лицо.

– Солдат, если ты думаешь, что на этом всё и закончится – то ты ошибаешься. Сейчас идёшь на своё место и спать, а я потом тобой займусь. – С силой швырнул Чудинова в сторону его купе. От гнева и злобы у меня распирало грудь, сердце бешено колотилось и готово было выскочить из грудной клетки. Понимая, что если ещё немного пробуду в вагоне, в этом спёртом воздухе, ещё несколько минут, то у меня вполне возможно случится инфаркт и я быстро выскочил на улицу. Остановился около вагона и часто-часто задышал, вдыхая чистый морозный воздух. Постепенно успокоился и быстрым шагом заходил вдоль вагона. Нашарив в кармане кучу таблеток, кинул их в рот и совсем успокоился. Надо сказать, что в Чечню я поехал больной и скрыл это от начальства. В мае прошлого года у меня во время дежурства по полку случилось прединфарктное состояние. Прямо с наряда, с пистолетом и ключами от сейфов, меня увезли в госпиталь, Так как дело было накануне 9 мая, то в приёмном отделение заколов меня уколами, и когда я почувствовал себя неплохо, мне честно обрисовали картину: – Капитан, врачей до 11 мая в госпитале не будет. Если ты себя неплохо чувствуешь и можешь потерпеть до 11 мая, то езжай домой. Если ты желаешь сразу лечь, то мы тебя, конечно, положим, но лечения ты не получишь. Будешь просто лежать до выхода врачей после праздника.

Посчитав, что всё нормально – приеду в госпиталь после праздника, я уехал на той же санитарной машине, которая меня привезла в госпиталь. Приехал домой, аппетита никакого, принял душ и лёг спать, а в три часа ночи проснулся от сильной боли в животе. Встать не мог, от того что каждое движение причиняло страшную боль. Всполошилась жена, решив вызвать санитарную машину с санчасти, но я ей не разрешил – стало жалко солдата, водителя санитарной машины: пусть солдат до подъёма спокойно поспит. Ровно в шесть часов утра жена вызвала санитарную машину и, превозмогая боль, я оделся и спустился вниз. В приёмном отделении диагноз поставили сразу: в довершении к сердцу у меня лопнул гангренозный аппендицит. Очнулся после операции лишь через сутки, и тогда мне сказали, что после лечения в хирургическом отделении, меня переведут в сердечно-сосудистое отделение для продолжения лечения. Но после семи дней, проведённых в скуке и безделье, я озверел и сумел договориться, что для лечения сердца лягу в госпиталь в ноябре-декабре. Летом чувствовал себя неплохо, но осенью стал чувствовать всё хуже и хуже. Здорово болело сердце и не мог переносить продолжительные физические нагрузки. А тут Чечня: я не хотел, и было неудобно отказываться от Чечни на том основании, что ложусь в госпиталь. Да и не хотел отказываться. Во время боевого слаживания все нагрузки и усталость, здорово сказались на сердце. Я закупил кучу таблеток и глотал их, задавливая болезнь. Вот и сейчас крепко прихватило сердце, но чистый, морозный воздух быстро привёл меня в нормальное состояние. Из вагона вышел замполит и доложил, что обстановка в вагоне нормальная. Вдоль эшелона в это время активно забегали железнодорожники, попросив нас подняться в вагон: они начинали переформирование эшелона. Я поднялся в офицерский вагон и доложил начальнику артиллерии, что в батарее порядок восстановлен. Правда, потом мне пришлось в течение пятнадцати минут выслушивать от начальника не лицеприятные высказывания насчёт моей батареи и лично меня. Вспомнилось мне всё: справедливое и несправедливое. Но пришлось всё это проглотить молча. Мой прокол был очевиден. Потом от меня начальник отстал и я посидел ещё некоторое время в вагоне, спокойно наблюдая процедуру оформления военными железнодорожниками дальнейшего маршрута движения, и удалился к себе в вагон. Здесь была тишина. Бодрствовали лишь офицеры и прапорщики. Тут уже выдал «по первое число» всё, что хотел сказать старшине, тоже ему вспомнил все его прегрешения за столь короткое время пребывания его в должности старшины батареи. Поговорив ещё немного, мы все заснули. Проснулся я уже в четыре часа утра, эшелон стоял где-то на задворках большой станции. Слабый свет фонарей проникал в вагон и освещал спящих на полках военнослужащих. Мои солдаты постепенно просыпались и что-то с похмелья невразумительно бубнили. Изредка монотонный шум прерывался ещё не отошедшими от пьянки голосами и смехом. Я скрипел зубами, но терпел. Неожиданно очень громко прозвучал чей-то, ещё пьяный голос: – А что, ребята, пока офицеры спят, может, маханём на станцию и ещё поддадим. А то я ещё хочу с майором с дивизиона рассчитаться. – Послышался пьяный смех.