Константин Коничев: На холодном фронте

Жена подала пакет, полученный ровно через час после вчерашнего выступления товарища Молотова.

Через несколько часов я уже надел военную форму. Летняя хлопчатобумажная гимнастерка с тремя квадратами в петлицах плотно обтягивала мои тучноватые плечи. На солдатском ремне сбоку висел в новой кожаной кобуре наган. Кожаные с широкими голенищами сапоги обещали послужить не менее как до конца войны. Такие сапоги радуют солдата: ни в сырость, ни в холод не подведут!..

Белье, два полотенца, носовые платки, кружку, котелок, — все это я сложил в вещевой мешок. Такие сборы для меня не были новинкой. Ежегодно, за последние пять — шесть лет, мне доводилось проходить боевую подготовку в военных лагерях. Один лишь незначительный предмет, выданный вместе с обмундированием, оружием и снаряжением, свидетельствовал, что нынешние «сборы» совсем не те. Это был обыкновенный медальон в виде пластмассовой трубочки, в которую вкладывалась узкая полоска бумаги. Я записал на этой полоске адрес своей жены.

— Пустяшная вещичка, а наверно многих наводит на мрачные размышления? — спросил я расторопного старшину, выдававшего медальон.

— Не знаю, кого как. Между прочим, в этой трубочке очень удобственно иголки хранить, — деловито заметил опытный старшина.

Однако на настоящую войну я попал не сразу, к моему великому разочарованию.

Мне было приказано временно работать в одном из отделов штаба. Когда отправят на фронт, — было неизвестно.

Потянулись дни за днями. Поступили тревожные вести об отходе наших войск. Эшелон за эшелоном — пополнения отправлялись на запад. Враг напирал в трех направлениях — на Ленинград, на Москву, на Киев.

Из Лондона в Архангельск с военной и дипломатической миссией прибыли две громадные летающие лодки. Вскоре за ними в северные порты пришли первые караваны кораблей с военными грузами. Отрадно было смотреть, как с севера в глубь страны двинулись поезда, груженные танками, моторами, самолетами.

Однажды, провожая меня на работу в штаб, жена сказала:

— Вчера я встретила Кисельникову, ее дочурка учится в нашей школе, а мужа ты должен знать, завмаг и твой земляк. Он с тобой недавно до Вологды в одном вагоне ехал. Так вот эта Кисельникова встретила меня такая веселая и говорит: — «Мой Коля растратил десять тысяч, и его уже осудили на пять лет принудительных работ». Я спрашиваю: — чего ты радуешься? — Она говорит — «За пять лет, глядишь, война кончится, Колю не побеспокоят, жив останется». Ну, не сволочи ли?

Вспомнив встречу с Кисельниковым я не удивился.

— Семья не без урода, — сказал я. Тем более в такое острое и тяжелое время уроды, как прыщи, будут появляться. Однако с таким, как Кисельников, с накожными болячками, бороться не трудно. Они сразу видны.

— Я не понимаю, почему в такой ответственный момент находятся советские люди, которые способны на такую подлость, — недоумевала жена.

— В том-то и дело, что такие люди — советские только по паспорту, а души у них советской нет. Война началась не по песне «любимый город может спать спокойно», и началась не на чужой территории. Сейчас оставление нашими войсками своих городов, слезы и смерть, — все это не под силу паникерам, а тем более таким шкурникам, как Кисельников. Ничего, мы выдюжим, а выродкам из нашей здоровой семьи потом будет стыдно. А, впрочем, навряд ли они устыдятся. Таким плюй в глаза, они скажут — божья роса…

Тяжелая туча продолжала виснуть и разрастаться над нашей Родиной.

День за днем все тревожней и тревожней приходили вести с фронтов Отечественной войны.

В глубокий тыл из прифронтовых городов продолжали итти поезда с фабрично-заводским оборудованием. На новых местах — на Урале, в Сибири поспешно строились корпуса заводов. Отмобилизовывались, обучались, вступали в строй все новые и новые соединения Красной Армии.

В эти первые месяцы войны я очень редко заглядывал домой. Мне постоянно приходилось выезжать за город в расположения запасных соединений, полков и маршевых батальонов. Однажды я на целую неделю с группой военных товарищей вылетел на самолете в чекуевские леса искать и вылавливать вражеских парашютистов.

К осени немцы вырвались к Волхову, к Тихвину, к станции Мга. Завязались ожесточенные бои в ближайших окрестностях Ленинграда. Нити железных дорог, ведущих к нему, были на долгий период перерезаны.

Я стал настойчиво обращаться к моему начальнику, подполковнику Галактионову с просьбой отпустить меня на фронт.