Борис Харитонов - Особое задание

Месяц назад кто-то из власовских летчиков угнал самолет за линию фронта. Гестапо тут же арестовало и расстреляло нескольких власовцев. Боясь расправы, Ужиков бежал от Власова и, скитаясь по лесам, встретился с нами. Стал просить принять в отряд и дать возможность хоть частично искупить свою вину. Мне было жаль молодого парня. Приняли к себе и дали оружие. Пусть, думалось, пока воюет, а потом, после войны, пусть его судят те, кому это положено по закону.

И вот в первом ночном бою Ужиков пропал.

На следующий день в Хоцени и в окружающих селах только и было разговору, что о нападении партизан на аэродром. Побывавший на аэродроме Иозеф Новак рассказал мне, что в бетонной трубе, служившей мостиком через неглубокую канаву у границы взлетного поля, немцы нашли советский автомат с набитым патронами магазином. Это был автомат Ужикова. А где же сам Ужиков? Что с ним?

К вечеру в сопровождении двух партизан из группы Алехина Ужиков пришел в отряд. Плотный, коренастый, в мундире власовского летчика со споротыми знаками различия, внешне спокойный и самоуверенный, он неторопливо рассказывал нам с Лобацеевым, как отстал в темноте от группы, долго искал партизан вблизи аэродрома, потом пошел в лес, искал там своих, заблудился и только днем отыскал базу Алехина. Там отдохнул немного и вот сейчас с провожатыми пришел домой…

— А где твой автомат? — перебил его пространный рассказ Лобацеев.

— Еще в самом начале боя, как только немцы открыли огонь, — нимало не смутясь, ответил Ужиков, — пуля из крупнокалиберного пулемета попала прямо в автомат. Чуть мне руки не оторвало. Кожух и магазин совсем разворотило…

— Ну, и что ты сделал с автоматом?

— А что с ним делать? Бросил… Я же говорю, что его совсем изуродовало.

— Ты лжешь, подлец! — не выдержал я. — Исправный автомат ты засунул в трубу в канаве и, как жалкий трус, бежал, бросил товарищей!

Ужиков отшатнулся, побледнел. Лицо исказилось, посиневшие губы беззвучно шевелились, вытаращенные глаза перебегали с предмета на предмет, дрожащие руки судорожно теребили полу мундира.

Весь вид этого физически крепкого человека, потерявшего от страха все свое самообладание, вызывал не жалость, а омерзение. Я приказал Сапко увести его и собрать всех партизан.

Отряд выстроился на поляне. Перед строем со связанными за спиной руками и непокрытой головой стоял Ужиков.

— Прошлой ночью мы потеряли своего лучшего товарища, — начал я краткое слово. — В бою на аэродроме погиб лейтенант Александр Ефремович Богданов. Всю войну лейтенант Богданов всегда и везде был там, где труднее. Он был лучшим партизаном в отряде Медведева на Украине и стал славой и гордостью нашего отряда здесь, в Чехословакии. В наших сердцах навсегда сохранится образ Саши Богданова — храброго и мужественного защитника Родины! Пока будем существовать мы, его товарищи, незримо будет жить вместе с нами и Саша Богданов!

А вот здесь, — продолжал я, показывая на Ужикова, — стоит человек, недостойный звания солдата. Так же, как и Богданов, как и все мы, он родился и вырос при Советской власти. Все, что могла, дала ему Родина. Даже послав на фронт, ему доверили самое грозное, самое дорогое оружие — истребитель «Ла-5», который он погубил в первом же бою и попал в плен. Ну, в этом, может быть, не его вина. Потом он сознательно предал свою Родину, свой народ, вступил в ряды изменников-власовцев. И у нас в отряде, когда ему была дана возможность хоть частично искупить свою вину, этот жалкий и ничтожный трус и слизняк в первом же бою бросил оружие, бежал с поля боя, предал своих товарищей.

Здесь, у нас, нет трибунала, и подлеца судить некому, кроме нас самих. Будьте все вы судьями и скажите, какое он заслужил наказание.

— Смерть! Расстрелять! Смерть! — раздались гневные голоса.

И Ужиков был расстрелян.

Сашу Богданова похоронили ночью. Могила была выкопана в лесу на плоской вершине горы у подножия высокой триангуляционной вышки, где Саша любил останавливаться на привал.

И так уж случилось, что как раз в то время, когда товарищи опускали в могилу простой Сашин гроб, издалека, со стороны железной дороги Хоцень — Наход, донеслись два глухих взрыва — это диверсионные группы как бы отдавали последний салют погибшему другу.

После войны чехи соорудили на могиле Богданова памятник. От лесной дороги, упираясь в конце в невысокую железную ограду, ведет прямая, как стрела, аллея. Посреди ограды — гранитный обелиск. На каждого, кто подходит ближе, с прикрепленной к обелиску фотографии смотрит молодой красивый парень с веселыми глазами. Под фотографией высечено на русском и чешском языках: