Александра Арно - Когда была война

– Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет, – пробормотала Ида, рассматривая пистолет. Она впервые держала в руке оружие, и оно немного пугало её.

– Что? – не понял Димка.

– Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет, – громче повторила Ида, положила пистолет на стол и посмотрела ему в глаза. – Александр Невский это сказал, когда Левонский Орден у него мира просил. После того, как проиграл в ледовом побоище.

– А-а-а-а, ну понятно, – протянул Димка и, помявшись, спросил: – А кто такой Александр Невский?

– Дурак ты, – усмехнулась Ида. – Князь это русский. Полководец. Между прочим, очень великий.

– А-а-а-а-а… вот как…

– Он, кстати, тоже с немцами воевал, – вздохнула Ида. – И разбил их. Ладно, ты лучше покажи, как с этим всем обращаться. Я же не знаю.

Димка повеселел и, взяв гранату, принялся охотно инструктировать её:

– Смотри. Это граната. Сперва у неё нужно разогнуть усики, вот они, видишь? Потом, – он положил гранату Иде на ладонь и прижал её пальцы к металлической полоске на корпусе, – нужно прижать рычаг к самой гранате. Поняла

– Поняла, – кивнула Ида.

– Это обязательно нужно делать, – важно сказал Димка. – Чтобы она не взорвалась у тебя в руке. Потом другой рукой выдёргиваешь вот это колечко, – его палец коснулся кольца, что висело над металлической полоской, которую он назвал рычагом, – и кидаешь подальше от себя. Через пару секунд шарахнет так, что головы у всех начисто поотлетают. А ты кинула и беги, поняла?

– Поняла, – снова кивнула Ида. – Ничего сложного.

Вечером, собираясь, как обычно, в кабаре, она засунула гранату в свой ридикюль, к носовым платкам и зеркальцу, а пистолет решила оставить дома. Он был довольно тяжёлым, и нести его в чулке Ида не хотела – он мог запросто прорвать тонкую ткань и выпасть. И ладно, если он выпадет где-нибудь на улице, а если в кабаре, у немцев на глазах? Тогда уж они точно догадаются, кто на самом деле такая обольстительная Фройляйн Шоколад.

Дверь в комнату приоткрылась и в проёме показалась мамина голова.

– Опять в свой бордель собралась? – неодобрительно буркнула она. – И как только тебя совесть ночами не мучит?

– Мучит, мама, мучит, – деланно безразлично ответила Ида, надевая свою любимую шляпку с фиолетовой вуалью и маленьким шёлковым бантом.

Мама поджала губы и вошла в комнату. На Феодосию опустились весенние сумерки и окутали её своим мерцающим покрывалом, в небесах собирались громадные чёрные тучи. Над плоскими крышами домов то и дело сверкала молния, на короткий миг освещая уже опустевшие узкие улочки. «Только бы успеть дойти, не попасть под дождь», – подумала Ида, и мама, словно угадав её мысли, сказала:

– Шаль возьми и зонт. Зябко сегодня, и гроза вон собирается.

Она подошла к окну и плотно задёрнула выцветшие шторы. Когда-то, когда Ида была ещё совсем маленькой, они имели насыщенный бордовый цвет, а теперь казались бледно-красными, почти розовыми. Их, кажется, подарила тётка, мамина сестра, – то ли на чей-то день рождения, то ли на годовщину свадьбы. Ида не помнила. Ни саму тётку, ни праздник, когда та приезжала к ним в гости последний раз.

Мама несколько секунд молча наблюдала за ней, потом шагнула вперёд и сжала красные, огрубевшие от работы руки. Старый пуховый платок соскользнул с ссутуленных плеч и мягкой волной упал на покрытый протёртым узорчатым паласом пол.

Ида взяла помаду и стала красить губы, краем глаза наблюдая за ней в зеркале.

– Ида, – нерешительно начала мама и опустила глаза. – Я вот что спросить у тебя хотела. Друг твой, юноша этот… Дима, кажется. Про Нину Михайловну говорил, Листовничую. С ней случилось что?..

Ида застыла на мгновение, сжимая в пальцах помаду. Слова не шли с языка, сердце тревожно сжалось, словно в предчувствии чего-то страшного.

– Я не знаю, – соврала она. – Димка чего-то там напутал, а я не знаю ничего точно.

– Лжёшь! – неожиданно громко воскликнула мама, и Ида вздрогнула от испуга. – Лжёшь! Чувствую, что лжёшь! Сознавайся, чем вы там таким с этим твоим Димкой занимаетесь?!

– Ничем, – пролепетала Ида. – Я танцую, он…

– Ида, – уже дрожащим голосом, со слезами на глазах сказала мама. – Ну не обманешь ты меня. Я ж тебя как облупленную знаю. Скажи мне правду, чтоб сердце моё успокоилось! Ида… – Она подошла к ней, взяла за плечи и заглянула в глаза. – Идочка… Неужели ты в этом… неужели партизанка?

Ида не ответила. Она просто не знала, что отвечать. Сказать всё, как есть она не могла, а снова лгать не хотелось. На неё внезапно навалилась тяжёлая тоска, руки опустились и повисли безжизненными плетями. Как же она устала!.. От всего – от войны, от немцев, от вынужденности говорить неправду…