Алексей Юрченко - Лагерь

Обеспокоенная такими размышлениями, я быстро поднялась по ступенькам и попала на чердак. Темное запыленное помещение будто жило своей спокойной и размеренной жизнью.

– Антон, – негромко произнесла я, окутанная все еще мрачными мыслями.

За стройматериалами завернутый в несколько слоев одежды, свернувшись, лежал Антон. Один его глаз был широко открыт, второй смотрел на меня с задорным прищуром. Он выглядел явно бодрее.

– Как ты себя чувствуешь?

– А ты? – спросил он, лежа на полу.

Я не сразу поняла, что он интересуется, как я пережила увиденную казнь. Ведь он слышал вчера мою истерику, мои крики.

– Все в порядке. Воду всю выпил?

– Я тоже. Как видишь, – Антон заулыбался.

– Так, – протяжно произнесла я, вытаскивая из рюкзака гостинцы, – будем приводить тебя в порядок.

Я выставила перед ним все, что принесла.

– План такой! Сначала ты делаешь пару глотков первого блюда, заедаешь все хлебом. Потом перерыв. Нельзя много есть, если так истощен. Потом ты раздеваешься, мы тебя вымоем, выбрасываем твои шмотки и надеваем все чистое. После можно будет доесть.

– Договорились.

Я налила в металлическую кружку до половины куриный бульон. Антон приподнялся и обхватил кружку.

– Горячий, – с тихим восторгом произнес он.

– Пей давай.

Он поднес кружку к губам. Мне показалось, что от возбуждения у него затряслись руки. Антон сделал громкий глоток. Затем еще один. В четыре больших глотка он выпил весь бульон. Схватившись левой рукой за живот, Антон скривился. Видно, в желудке больно укололо.

– Так бывает, – произнесла я и протянула ему хлеб.

Он схватил ломоть и жадно от него откусил. Челюсть стала активно пережевывать огромный кусок. На чумазом лице засверкали счастливые глаза.

– Раздевайся пока. А я за питьем схожу.

Колонка с водой стояла прямо в безлюдном дворе многоэтажки между двумя изувеченными детскими качелями. Пока набирала в бутылку воду, в нескольких окнах я заметила, как стали колыхаться тюли. Надо быть осторожнее. Два дня подряд у колонки появляется посторонняя девчонка и уходит в подъезд. А людей в доме не так много. Это может вызвать вопросы. В следующий раз лучше приходить сразу с водой.

Антон вытянулся во весь свой рост на сооруженной подстилке и лежал в одних черных трусах на полу. Он тяжело дышал – двигаться ему по-прежнему было трудно.

– Все снимай, – серьезно проговорила я.

С гримасой искреннего удивления Антон приподнял голову и взглянул на меня. Пятнадцатилетняя девчонка приказывала ему, солдату Державы, раздеться. Меня вообще не интересовало, что он подумает. Я представляла себя медицинским работником на фронте. По сути это было недалеко от истины. Только я официально не работала, а передо мной лежал пленник из вражеской армии.

– Ну, живее, – произнесла я, смачивая губку водой и натирая ее куском мыла, пока та не вспенилась.

Он снял последнюю прикрывающую тело одежду и закрыл руками промежности. Я, не замечая его стеснения, стала собирать разбросанные вещи.

– Они тебе больше не понадобятся.

Я собрала их в пакет и отшвырнула в сторону. Потом взяла губку и села рядом с Антоном. Он дрожал от холода. Я прикоснулась мокрой губкой к левому плечу. Его тело непроизвольно вздрогнуло.

– Придется потерпеть. Потом укутаем во все чистое и теплое.

Антон кивнул, и я прикоснулась во второй раз в области ключицы. Я провела губкой от плеча до запястья руки, прикрывавшей место, которое мне не стоило видеть. У Антона раньше было крепкое красивое тело, но за два месяца плена и скитаний оно сильно ослабло. Сажа и грязь расходились в стороны от каждого прикосновения губки. Бледная кожа была усыпана порезами, ссадинами и ранами, которые я старательно обходила, чтобы не причинить ему боль.

– Вот так, – едва слышно и напевно проговорила я, проведя по его шее, – смотри, какая черная.

Я выжала губку – мутная жидкость потекла по полу. Намылив губку вновь, я продолжила водные процедуры. Антон понемногу успокоился. Прикосновения уже не создавали для него неприятных ощущений. Он, закрыв глаза, размеренно задышал и готов был уснуть, но я завела беседу:

– Кем ты служил?

– Летчиком, – не поднимая век, ответил он.

– Значит, бывал в небе, – проговорила я и по ноге спустилась к его ступням.

– Много раз.

– Это, наверное, волшебно.

– Волшебно.

– Что ты ощущаешь, когда летишь?

На его голени обросла до конца не затвердевшей коркой большая бордовая рана. Я аккуратно, боясь сделать больно, стала обводить губкой вокруг нее. Антон жалобно застонал.