Виталий Мелентьев - Одни сутки войны (сборник)

Уже не в силах лгать, почти со страхом ощущая, что эта не известная доселе телефонистка нравится ему не по приказу, а просто потому, что она такая, какая она есть, и еще потому, что он нравится ей, майор окончательно смутился и с новой, доброй и растерянной полуулыбкой мягко сказал на прощание:

– Вот так… Может, увидимся…

Она кивнула, и он, отходя от окна, понимал, что уходить ему не хочется. И пока ехал в штаб, думал о ней, о войне, и все то страшное и, как ему казалось, неизбежное, которое он прочувствовал, когда увидел отсветы гибели группы Зюзина, стало казаться совсем не неизбежным. Он уже поверил, что все обойдется и даже, пожалуй, уже обошлось и что нужно все начинать сначала, потому что война идет, а на войне никогда не бывает без того, чтобы не побили и тебя. И то внутреннее жуткое напряжение, которым он жил эти несколько часов, стало спадать и рассасываться. Оно уступило место подспудной мягкой грусти, тоске о невозможном тихом счастье – пусть недолгом и неверном, но все-таки счастье – и в то же время какой-то новой, просветленной и все укрепляющейся уверенности в себе, рождающей жажду деятельности.

Таким он вернулся в отдел и сразу втянулся в бумажную и телефонную суету – поступали новые данные и донесения. Они требовали анализа, работы с картами, уточнений на местах. И он связывался со штабами дивизий и полков, приданных и поддерживающих сил и средств, которые имели свои наблюдательные пункты на переднем крае или вблизи него.

Постепенно, как-то даже незаметно проникая в замыслы противника, он так же незаметно и постепенно проникал и в замысел своего командования. Похоже, началась борьба за плацдарм. Тот, кто успеет захватить этот плацдарм, форсировать пойму, тот получит возможность если не развить оперативный успех в глубину, то хотя бы рассечь утончившуюся за зиму оборону противника, а потом и нависнуть над ее флангами. Все это потребует дополнительных усилий от прозевавшего, его резервов и, значит, повлияет на основные, стратегические замыслы.

Во второй половине дня он прилег на застеленную плащ-палаткой деревянную скрипучую кровать. И хотя очень устал, он был уверен, что, полежав, обдумает как следует все, что стало ему известно за последние часы, и выстроит стройную схему… Но он сразу же уснул спокойным, глубоким сном сильного, здорового человека.

Несколько раз его вызывал начальник отдела, но писарь докладывал, что майор отдыхает, и полковник, вздыхая, решал не тревожить.

Проснулся майор только перед вечером, почувствовал себя крепким, собранным и в то же время каким-то новым – умиротворенным и даже ласковым. Это непривычное на войне состояние удивило его, и он весело подумал: с чего бы? Но тотчас же вспомнил курносенький профиль телефонистки, ее большие, почему-то умоляющие глаза, смущенно улыбнулся, потом нахмурился: недоставало еще влюбиться.

Он вскочил, усилием воли заставил себя задуматься о событиях последних часов, насильно втягивая себя в ритм армейской жизни. Это ему почти удалось. И тут зазуммерил телефон. Его вызывали к начальнику отдела.

У полковника Петрова сидел начальник «Смерша». Он молча протянул Лебедеву лист бумаги с записью беседы все тех же Маши и Дуси.

Лебедев сразу понял это. Он вспомнил милое девичье лицо, и ему стало нестерпимо стыдно и грустно, как человеку, который заглянул в чужие тайны. Он покраснел, но, сдерживая дыхание, прочитал запись до конца.

«Машенька, спасибо за огурцы и капусту. Старшина обещал дать пару полотенец. Я перешлю их твоей бабке». – «А ты что такая грустная? Опять беда?» – «Ой, Машка, не знаю, что и говорить. Я так и не набралась смелости. Он сам подошел и сказал, что, если вернется с задания, нужно поговорить серьезно». – «Ну так чего же ты ревешь?! Видишь, как все хорошо складывается». – «А если не вернется? Сколько их не вернулось?» – «А что? Опять в тыл?» – «А куда же еще? У них судьба такая…» – «Ну что ж… Желаю удачи и тебе и ему».

– Вы понимаете, зачем мы проделали эту… не слишком ладную мистификацию? – спросил полковник.

– Догадываюсь.

– Попробуем извлечь выгоду из недосмотра связистов: линию на Радово, как они говорят – кроссировку, они отключили, но на защитной полосе – есть у них, оказывается, такая – износилась изоляция (линия-то старая) и по чистейшей случайности провод соприкасался с другим. Так сказать, перекидка. Рассуждали наши специалисты еще и насчет индукции… но так или иначе, а в тот час, когда телефонистки говорят между собой напрямую, их слышат и немцы. Разумеется, противник воспользовался этим и, ничего толком не зная, но сопоставляя пустячные разговоры с другими данными – например, маршрут вашей машины, действия наблюдателей и саперов и так далее, – довольно точно разгадывал наши замыслы. А теперь мы продолжим эту игру…