Михаил Шевердин - Вверяю сердце бурям

Бледноликий Мирза сварливо забормотал:

— Я вам не друг. Вы понимаете, и я не скрываю. Советую — положите в сторону смертоносное оружие. Повесьте на шею уздечки и поводья. Выйдете на восходе солнца в степь и покорно ждите... А мы поедем вперед и скажем, чтобы в вас не стреляли.

— Нет,— тихо, но яростно отчеканил Сахиб Джелял.— Воины не сдаются... Это трус бежит, бросив в пыль даже свою голову. Мужественный защищает даже чужие головы.

— Будем пробиваться с боем,-— медленно проговорил комиссар-гидротехник Алексей Иванович.— Но что делать с вами? — Он посмотрел на Суаду, а затехм перевел взгляд на Наргис и Савринисо.— Ну, мадам эмирша останется здесь в кишлаке или... на все четыре стороны... Куда угодно...

— Э, нет,— вступилась за нее Наргис.— Суада-ха-нум поедет с нами.

— Ну ладно. А вот как быть с тобой, сестренка? — Комиссар снова посмотрел на пылающее лицо Наргис.— Ты и так подверглась стольким опасностям. Пока мы доберемся до Карши или Гузара, нас непременно раз двадцать обстреляют.

— Я — воин! Я — боец Красной Армии... доброволец... А ты, Алеша, не смеешь оставлять меня здесь... в этой дыре... Не бросишь меня и Савринисо. Она верный друг.

У Наргис на глазах блестели слезы, а Савринисо прижалась к Наргис.

— Ну тут в вопросе ясность,— со смешанным чувством восхищения и сомнения проговорил Сахиб Джелял.— Согласен... Согласен...

— Согласен и я. Только, Наргис и Савринисо, с условием: не лезьте под пули, держитесь позади.

— Эх, ты еще мало получила затрещин от судьбы, сестренка... И Савринисо подвергать опасности боюсь,— неуверенно проговорил Баба-Калан. В голосе его звучали нежность и забота.— Ну, а вот этот... наша главная забота, груз на нашей шее,— и он с ненавистью посмотрел на нервно шевелящиеся на коленях Мирзы пальцы-черви.

Бледноликий испугался.

— Брат, смеешь ли ты .так говорить? Мы с тобой одна кровь! У нас один отец! Как смеешь ты даже думать...

— Я думаю, что сейчас война. А на войне лучше, когда враг без головы.

Все как-то замерли, перевели дух... Вся суровость, -весь ужас войны встали перед ними во всей наготе.

— Давайте отпустим Мирзу,— прозвучал колокольчиком нежный голос Наргис.

Мирза взглянул на нее радостно и заговорил, захлебываясь, задыхаясь. Бледноликий торопился, с ужасом понимая, что секунды текут, мчатся. Он даже встал перед костром на колени и сложил свои пальцы-червяки молитвенным жестом, вертя головой и искательно переводя мечущиеся глаза с одного лица на другое. Он говорил, говорил... Он юлил, плел что-то насчет ошибок, насчет доброты Советов, насчет того, что эмир плохой... Он молил не убивать его и даже повизгивал от ужаса...

— Сколько смелых, сколько гордых, никогда не болевших никакой болезнью, ввергнуты из-за таких, как он, предатель, в могилу...— сказала Наргис.— И из-за таких трусливых, дрянных людишек... И это мой брат... бывший брат... И...

— И?..— спросил Баба-Калан.

— И все же лучше... Пусть идет, куда хочет.

Все еще молчавший, спокойно слушавший все это со смешанным чувством брезгливости, Сахиб Джелял заговорил в раздумьи:

— Оставляя в стороне подлость... коварство, подобные люди необыкновенно предупредительны... обходительны... Таким не место под солнцем. Таких трусов давят каблуком.

Но стоит ли возмущаться ветром,

когда он знобит мое тело.

Можно ли возмущаться грязью в колдобине,

которая заставляет меня споткнуться.

Все так же, стоя за спиной Баба-Калана, Наргис всхлипывала... Своим плачем она взывала к милосердию и жалости.

Окончательно раздавленный, обмякший Мирза уронил голову на грудь.

— Да, сестренка,— сказал комиссар Алексей Иванович, — ты добрая... Что же будем делать? Что?

— Огонь гаснет, но не остывает,— сказал Сахиб Джелял.

— Брать с собой невозможно,— проговорил комиссар.— Оставить здесь — предаст нас.

— О! — воскликнула Наргис.— Я знаю, что делать.

Она метнулась в темноту и тут же привела за полу халата толстощекого хозяина дома. Он упирался изо всех сил, но Наргис буквально втолкнула его в круг света, падавшего от костра:

— Вот вам имам. Оказывается, наш гостеприимный хозяин — имам мечети. Пусть Мирза даст клятву... страшную клятву на коране, на воде, на ноже...

С любопытством и явным интересом Мирза глядел на возбужденную, взбудораженную сестру, а она воскликнула напряженно, отчаянно:

— Пусть поклянется на коране перед этим имамом, который сидит всю ночь там и подслушивает... Поклянись, что если мы тебя отпустим, ты уйдешь, уедешь и забудешь о нас, никому не скажешь, кто мы, куда мы поехали... Клянись! Скорее! А то уже светает. Клянись! Я тебя прошу!