Михаил Шевердин - Вверяю сердце бурям

Сразу что-то обожгло... Комиссар вспомнил лицо... Это же он...

Круто повернув коня, комиссар старался разглядеть лицо молодого муллы. Но, черт возьми, пока комиссар собрался оглянуться, расстояние увеличилось. И к тому же молодой мулла, очевидно, заметив, что комиссар осадил коня, низко-низко опустил голову, выставив вперед свою аккуратно повязанную, круглую чалму. Теперь была видна лишь нижняя часть лица. Бледный, ужасно бледный тон кожи, узкие, в ниточку, синеватые губы, поджатые зло и решительно...

Мирза! Он... несомненно, он! И все же комиссар медлил в нерешительности. И нерешительность могла обойтись дорого.

Комиссар медлил, ожидая пока муллы в белых оде-яних и чалмах приблизятся к нему. И похлопывая себя хлыстом по крагам, поджидал. Но вдруг зажмурился. Из-за края вершины ударил поток света, совершенно ослепивший его.

И сразу послышались крики:

— Комиссар! Комиссар!

Топот сапог по твердому грунту тракта...

С трудом комиссар поднял веки. И еще минуты потребовалось, чтобы он смог разглядеть бегущие от вдалеке остановившейся длинной колонны бричек черные силуэты в буденовках и с винтовками с примкнутыми штыками.

Над степью рвали утренний свежий воздух голоса тревоги. Сухо клацали затворы винтовок. Со стороны долины, по краю которой вилась Дорога Царей, поднимался рысью всадник. Он крутил над головой винтовку и кричал:

— Засада! Засада!

А мимо него вниз, в долину, бежали три чалмоносца. Хурджуны грузно подпрыгивали на их плечах. Полы длинных халатов плескались между ног, мешая бегу.

«И как они быстро удирают, — спохватился комиссар. Мгновенно стянул свой карабин, клацнул затвором, но не выстрелил. — Какое имею право? Что я, могу поручиться, что это он?»

А муллы убегали. И походили уже на три ватных комочка, гонимых ветром. То, что он не выстрелил, не попытался остановить убежавших мулл, комиссар еще раз припомнит потом, а сейчас он уже думал совсем о другом.

Вся колонна бричек, вытянувшаяся черной гусеницей на белой дороге шевелилась, ощетинилась. Люди бежали. Слышалась команда:

— В цепь! Ложись! К бою готова.!

Рядом с конем возник Баба-Калан тоже с винтовкой. Он показывал куда-то рукой и говорил что-то странное:

— Кишлачок с воробьиный носок, а сколько людей! Нельзя гнаться. Много басмачей. Муллы-го удрали...

В дымке красного тумана, далеко внизу, вертелись всадники. В кучке их еще с минуту мельтешили б^щ-ми пятнышками три муллы — и растворились, исчезли. Снизу донесся приглушенный вой и снова все поглотил багровый туман.

Одновременно к комиссару подскакал всадник, выбиравшийся по крутому подъему на Дорогу Царей. Его нетрудно было узнать. Это был конный милиционер, узбек с загорелым черным лицом. Он ехал с колонной в Байсун и уже всем примелькался. На крутой его груди сверкал в лучах солнца орден Красного Знамени. И еще ярче сиял золотой темляк на рукоятке боевого, казачьего образца, клинка. Узбек, его звали Сабир, славился на всю Восточную Бухару своими боевыми подвигами.

Хрипло, задыхаясь от быстрой езды, Сабир проговорил:

— Там внизу засада! Басмачи!

— Вот те раз! — послышался голос из сгрудившихся вокруг всадников бойцов. — Только до дому дорвались и опять драться. Не желаю.

— Ас тебя шкуру с живого сдерут? Желаешь!

— Молчать! — скомандовал комиссзп. — Дело серьезное. Слушать мою команду. Все в оборону. Кто не зарядил — зарядить. Кто струсил—ложись под брички. Винтовки отдать раненым. Они уж никак не захотят шею под нож подставлять...

Команды отдавались властно, решительно.

— Объявляю демобилизованных призванными под Красное Знамя. Назначаю отделенных...

Комиссар объявил тут же Баба-Калану:

— Мы с Сабиром уезжаем в разведку.

— Меня возьмите.

Комиссар обернулся: он увидел еще одного всадника и вспомнил: это был старик фельдшер, тоже ехавший в Гузар.

— Дайте мне винтовку, — говорил он, — я военный. Я еще в русско-японскую воевал.

Хотел комиссар освободить старика от участия в разведке, но тот заупрямился. Спорить было некогда.

Приказав выставить в сторону скрытого туманом кишлака охранение, комиссар приказал:

— Баба-Калан, возьмите трех бойцов и следуйте за ними — за конной разведкой. Прикройте нас. Вперед!

А сам вместе с Сабиром и с фельдшером «рысью марш!» поехал по Дороге Царей. Она извивалась белой лентой к подножию уже расцвеченной красками горы Байсун. Уже розовость сошла с ее вершины, и она белела снегом. Даже лицо ощущало холодное дыхание гор. Холмы и вершины загорелись красными, рыжими, гранатными скалами и бараньими лбами — гигантскими валунами. Далеко-далеко зеленью, почти черной, лежало в ущелье пятно райских садов Байеуна. По склонам гор чернели пятнышки арчи.