Николай Леонов: Вариант "Омега" (=Операция "Викинг")

Скорин вошел в «предбанник», как между собой называли сотрудники приемную начальника.

Секретарь начальника отдела Вера Ивановна стояла спиной к двери и не видела Скорина.

— Старший лейтенант государственной безопасности Скорин для дальнейшего прохождения службы прибыл, — доложил он.

— Сережа!

Вера Ивановна повернулась, склонила голову набок.

— Все такой же высокий, худой и прямой как палка. — Вера Ивановна вздохнула. — Что же это вы, старший лейтенант, поцелуйте старуху-то, ждала, кажется!

Скорин наклонился, поцеловал ее в лоб, над которым тугими кольцами поблескивали свернутые короной косы.

— А вы не изменились, Вера Ивановна, — сказал он, глядя на осунувшуюся и постаревшую женщину.

— А ты такой же врун, Сережа. — Она улыбнулась. — Одни косы и остались, а бабий век под горку покатился. У меня плитка перегорела, посмотри, Сережа. Сейчас майор придет, а он чай любит. Ты слышал, Владимир Иванович на фронте. Он там начальник управления.

— Слышал, Вера Ивановна. — Скорин взял плитку, провел пальцем по обгоревшей тусклой спирали.

— Коля Синцов два дня назад уехал, Валя Семин с неделю, наверное, Виктор Фомин и Алексей Иванов еще перед Новым годом, как немцев шуганули под Москвой, так и они двинулись. — Вера Ивановна говорила быстро, словно боялась, что перебьют, ставила на поднос стаканы, сахарницу, тонкими ломтиками нарезала серый хлеб. — Сейчас я воду принесу. — Она взяла чайник, вышла.

Скорин соединил лопнувшую спиральку, включил плитку и стал смотреть, как она наливается светом и теплом. Значит, так теперь. Нет Владимира Ивановича. И Кости нет. Скорин оглядел приемную, которую часто видел во сне, мечтал сидеть в одном из этих прохладных кожаных кресел и, ожидая вызова начальника, вполголоса шутить с друзьями, смотреть на этот шкаф в стене, который маскирует дверь в «парилку», и, скрывая мандраж, подтрунивать над Костей. Знаменитые у Кости уши, примерно в два раза больше стандартных — можно было спросить: «Костя, что там старик говорит? Прислушайся, парень». Нет Кости, и «старика» Владимира Ивановича — тоже нет.

— Ты, Сережа, не сиди развалившись, Николай Алексеевич этого не любит.

Скорин не заметил, как вернулась Вера Ивановна.

— Как здоровье, Сережа? Подлечился? Тебя куда же угораздило-то? Вот уж не думала, что ты себя ранить позволишь, аккуратный такой. Я теперь здесь живу, Сережа. Дом мой немцы разбомбили, я здесь устроилась. Начальство не возражает, а куда я, старуха, поеду?

Вера Ивановна бросила в фарфоровый чайник щепотку чаю, подумав, добавила еще.

Стало жарко, Скорин снял шинель, повесил на старую вешалку, обычно на ней места не хватало, сейчас его шинель повисла, словно вымоченная селедка.

Вера Ивановна все говорила. Задавать вопросы и не ждать на них ответа вошло у нее в привычку. Видимо, когда-то женщину предупредили, что задавать вопросы разведчикам не полагается. С годами Вера Ивановна выработала особую систему: она расспрашивала и, не ожидая ответа, говорила сама, сама отвечала и снова спрашивала. Поэтому в отделе шутили: «Поговорил с Верой Ивановной? Рассказал ей много нового и интересного?»

— Так что там фашисты в своей Германии предполагают? Как с питанием-то у них? Жрать-то есть что? Карточки, как у нас? Простой народ как к войне относится? Помалкивают? У своих-то границ они вконец озвереют, да и партизан не станет. Ты как считаешь? Сами немцы не поднимутся, не помогут нам?

— Не помогут, Вера Ивановна.

Она удивленно посмотрела на Скорина и достала из стола щетку.

— Ты сапоги почисти, Сережа. Николай Алексеевич не любит, когда сапоги не чищены.

Скорин взял щетку, отошел к двери, стал чистить сапоги.

— Что еще не любит Николай Алексеевич?

— Холодный чай. — Вера Ивановна замолчала, Скорин поднял голову. — Не любит, когда о Владимире Ивановиче спрашивают. Ты поаккуратней, Сережа, он Юре Сапрыкину такую баню устроил, здесь слышно было. Я Юрку полчаса чаем отпаивала.

— Спасибо за совет. — Скорин подошел к своей шинели. — Курить-то здесь можно?

— Сколько угодно. Слышишь? — Она подняла тоненький пальчик. Идет.

Скорин достал пачку «Казбека», хотя понимал, что сейчас курить не следует, неудобно с папиросой докладывать. Но он все-таки вынул папиросу, неторопливо ее размял. Когда майор вошел, Скорин положил пачку и папиросу на стол, глядя поверх русой, коротко остриженной головы нового начальника, доложил:

— Старший лейтенант госбезопасности Скорин из госпиталя для дальнейшего прохождения службы прибыл.