Ладислав Мнячко - Смерть зовется Энгельхен

— Я здесь, Иожина, — тихо позвал я.

Она спала. И ее сморило. Я был и рад и не рад. Я положил ее голову себе на плечо, она повернулась ко мне, обняла за шею. Я стал слушать ее дыхание. Она спала спокойно, крепко.

Эта Иожина — соль, соль жизни, так успел я подумать, засыпая.

— А потом ты спал с ней еще?

— Нет, ее убили немцы.

Ее убили немцы…

Петер разбудил нас в четвертом часу. Он тоже дал нам полчаса сверх обещанного. Мы выходили хмурые, недовольные.

— Все?

Нет, не все. Четверых не хватало.

— Они, наверное, в самом дальнем сарае, в том, что у леса.

Я пошел будить их — может быть, они не слышали сигнала?

— Подъем, ребята, выступаем.

Ответа не было. Я полез наверх, стал будить их.

— Что случилось? Вы оглохли?

— Не встанем, — послышалось откуда-то из угла.

Я узнал голос Франтика.

— Дальше не пойдем. Какой смысл?

Началось. Пришел Петер, мы стали уговаривать их, чуть не умолять, мы убеждали, грозили — напрасно.

— Можете расстрелять нас, все равно не заставите. Сегодня вы нас убьете, завтра вас немцы. Мы не можем идти. Не пойдем, — мрачно говорил Франтик.

Остальные молчали — еще мрачнее. Плохо было наше дело, гораздо хуже, чем мне представлялось ночью. Деморализация. Весь отряд был здесь, они все слышали. Подобная зараза распространяется быстро.

Я отозвал Петера в сторону.

— Не трогай их лучше…

Он взглянул на меня с недоверием — неужели и я?

— И не требуй ничего, увидишь, что будет.

— Эх, лучше бы я их…

— Не надо их винить. Завтра, послезавтра с нами со всеми может случиться такое. Они не выдержали. Не требуй ничего ни от кого. Это единственное, что можно сделать в такой момент.

— Дураки. Немцы ведь найдут их.

— И пусть найдут, — это говорил другой, не Франтик. — Они и не остановятся, пойдут за вами.

Это уже безобразие. Это было сказано не сгоряча. Значит, они договорились заранее. Это так оставить нельзя! Какой подлый расчет…

— Теперь действуй, Петер, потому что у них могут найтись единомышленники.

Петер более не размышлял.

— Я освобождаю вас от повиновения. Дисциплины больше не существует. Отряд выступает, но я никого не обязываю идти с нами. Одного не забывайте: вместе нам будет легче.

Он говорил, а я думал, не придется ли через день-два издавать другой приказ — расходимся, и пусть каждый уходит в одиночку, может, хоть кому-нибудь удастся спастись…

Я смотрел на партизан. До чего же они измучены! Они нерешительно переминались с ноги на ногу. Не знали, как им поступить. Они могут идти куда хотят — но куда они хотят? Куда пойдут? Теперь самое важное — кто будет говорить первым и что он скажет.

Первым заговорил Фред.

Это сказал Фред! Именно он — а Петер совсем еще недавно хотел собственными руками повесить его. Как же все перепуталось, все мы мечемся…

— И я, — сказал Конечный.

— И я, — усмехнулась Иожина.

В решении Димитрия никто и не сомневался.

— Я тоже иду, — сказал раненый Ондрей. После этого никто не мог сказать ничего иного. Кризис миновал. Никто не присоединился к тем, кто спрятался в сарае. Пусть поступают, как знают.

Мы выступили. Больше времени не было. Как только мы углубились в лес, нас догнал Франтик.

— Уходи, Франтик. Ты подговорил тех троих, больше ты нам не нужен, — сказал я ему.

На него жалко было смотреть.

— Это не я, — почти плакал он. — Это они. Еще вечером договорились, только они боялись…

Мы не могли прогнать его, да и незачем было. Его слова даже как-то согрели нас. Все-таки он идет с нами, а бывают моменты, когда даже такая мелочь способна поднять настроение.

Подъем на вершину был крутой. Мы поднимались в трудом, совсем обессиленные добрались до цели. Петер тоже как будто устал. У меня шумело в голове.

«Еще шаг — и все, еще шаг — и упаду», — говорил я про себя.

Но пришлось сделать еще много шагов — и я не упал.

— Отдых, — скомандовал Петер.

Он сел первым. Рассвело окончательно.

Иожина подошла ко мне, села рядом и сказала шепотом:

— Я проснулась, но ты так хорошо спал…

Далекая стрельба подняла нас на ноги.

Иногда не требуется ни взгляда, ни слова. Ребята поснимали шапки. Да… теперь нас уже двадцать восемь. Еще двадцать восемь. Те трое были в общем хорошие ребята, несмотря ни на что, они были хорошие. Возможно, сейчас решается наша жизнь.

Снова остановились мы на третьем горном гребне. Таков уж этот край — гора, за ней другая, а за той — снова гора, и так до бесконечности. Петер сел. Теперь у нас снова преимущество — немцам придется искать следы, они не могут идти так же быстро, как мы. Мы поставили, вернее, посадили караульных с обеих сторон. Фред прибежал переполошенный.