Михаил Алексеев: Солдаты

— Артиллерийская подготовка должна была длиться двадцать минут, а я вел ее всего лишь пять, — ответил Баталин.

— А почему вы не начали ее раньше?

— Мы не были готовы, товарищ генерал.

— Не были готовы, — с оттенком раздражения повторил комдив.

На этот раз Баталин не совсем понимал командира дивизии: ведь он, Баталин, точно выполнил приказ — открыл огонь в условленное время. Не виноват же он, что появилась эта проклятая луна и помешала разведчикам проникнуть через передний край противника…

Генерал внимательно посмотрел на него, затем взял со стола красную книжку и привычным движением раскрыл заложенную страницу. «Боевой устав пехоты», — успел прочесть Баталин.

— Вот посмотрите сюда, — тихо предложил Сизов.

Роняя с широкого лба капли пота, Баталин стал читать. Подчеркнутая комдивом статья устава говорила об инициативе командира в бою. Огромный, с суровым, свинцово-тяжелым блеском в глазах, Баталин как-то вдруг ссутулился и покраснел: ему была хорошо известна непреклонная строгость генерала, хотя на себе он еe редко испытывал. Вот сейчас генерал не ругал его — и это было еще тяжелее.

— Возьмите… На память от меня, — комдив указал на устав. — И почаще заглядывайте в эту книжку. Полезно! А теперь идите.

Подполковник повернулся и, медленно переставляя свои толстые ноги, тяжело вышел из генеральского блиндажа. На улице было прохладно, но Баталин расстегнул ворот гимнастерки. Подошел к коню, привязанному у дерева, с трудом перекинул в седло свое большое, грузное тело. С озлоблением пришпорил. Конь присел, дико всхрапнул и, выбрасывая себе под брюхо песок, тряской рысью помчался в сторону Донца, закрытого густой завесой тумана.

Устало опустившись на стул, генерал взял из стопки книг еще какой-то устав. Листая его, он как бы размышлял вслух:

— Самое страшное в том, что Баталин до этой минуты даже не чувствовал никакой вины за собой. Нужно было разбить это убеждение. Инициатива офицеров и солдат в бою нам необходима. Наш Боевой устав со всей силой подчеркивает это. Я вот уже статью об этом написал для нашей газеты. — Сизов раскрыл полевую сумку, вынул оттуда конверт. — Прошу вас, прочтите… скажите потом свое мнение и передайте, пожалуйста, редактору, — добавил он, отдавая конверт Демину.

Потом подумал еще о чем-то, улыбнулся вдруг, доставая из той же стопки том «Войны и мира». Неожиданно заговорил:

— А вы знаете, Федор Николаевич, чем велик был старик Кутузов? — и, помолчав, светлея в лице сам, ответил: — Он отлично знал душу солдата. Да и сам, пожалуй, был солдат. Хитрый, умный русский солдат!..

Все более воодушевляясь, Сизов начал читать, очевидно, особенно понравившееся ему место:

— «Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто-то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько минут и, видимо, неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.

— Благодарю всех! — сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо были слышны его медленно выговариваемые слова. — Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки».

Сизов, взволнованный, утирая пот с лица, перестал читать. Посмотрел на тихо слушавшего и как будто чем-то немного удивленного Демина.

— А какая гордость звучит в его словах. Русская гордость! Вы только послушайте…

И генерал снова начал читать, голос его чуть дрожал:

— «Нагни, нагни ему голову-то, — сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. — Пониже, пониже, так-то вот. Ура! ребята, — быстрым движением подбородка обратясь к солдатам, проговорил он.

— Ура-ра-ра! — заревели тысячи голосов.

Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым блеском.

— Вот что, братцы… — сказал он, когда замолкли голоса.

И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, заговорил простой старый человек, очевидно что-то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.

В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.