Михаил Алексеев - Солдаты

— Маруська, милушка ты моя… Как же это… а? Что же ты молчала, красавица моя одноухая, глупая ты моя?.. — шептал ей в горячие ноздри Кузьмич. Старик нервно кусал левый ус, растерянно разводя руками.

— Якого ж биса ты стоишь? — прикрикнул на него Пинчук, поглаживая свой голый, бритый череп. — Ветеринара зови!..

Дивизионный ветпункт находился недалеко, и через полчаса, сопровождаемый Кузьмичом, оттуда явился старшина-ветфельдшер. Осмотрев раненую лошадь, он тотчас же приступил к делу. Кузьмич стоял рядом и изо всех сил старался разжалобить «доктора», как он льстиво называл ветфельдшера.

— Вы только подумайте, товарищ доктор, — дышал беззубым ртом Кузьмич в фельдшерское ухо, — ведь слово дал я своему председателю колхоза сохранить и в целости доставить обратно же… А тут такое несчастье!.. Человек вы, стало быть, ученый, коль за этакое ремесло взялись… Помогите, век буду в благодарностях…

И «доктор», в звании старшины ветеринарной службы, отвечал точь-в-точь как чеховский Курятин из «Хирургии» несчастному дьячку Вонмигласову:

— Дела эти, старик, нам знакомые. Пустяки это… Мы — мигом!

От обоих усачей попахивало водочкой.

Маруська своим жестким хвостом больно хлестнула по лицу нагнувшегося к ее ноге ветеринара.

— Тпру! Ты, безухая!.. А ты что рот разинул?! — рассердился лекарь.

— А что я могу с ней поделать… слепни одолевают… гнус по-нашему, по-сибирски… — робко оправдывался Кузьмич.

— Подержи хвост!

Кузьмич послушно исполнил приказание. С его помощью ветфельдшер промыл рану, зашил ее и туго перевязал бинтом.

— Ну, вот и все, — сказал он, разгибаясь. — Завтра на ветпункт приведешь.

— Что вы, что вы, товарищ старшина… товарищ доктор! — взмолился Кузьмич. — Да я сам ее выхожу!

— Ну смотри, — примирительно сказал фельдшер. Между ними завязалась неторопливая беседа.

— Конюхом, значит, был?..

— Конюхом, — ответил Кузьмич, оглядываясь вокруг. Но вместо Пинчука он заметил бегущую девушку, — Какую-то девчонку сюда нелегкая несет, — сказал он не то себе, не то своему собеседнику. — Никак, Верка с почты?.. Так и есть — она, курносая. И зачем бы ей?

Бойкая, краснощекая, она подбежала к Кузьмичу и, волнуясь, спросила:

— Иван Кузьмин, все… вернулись?

— Это ты о ком?

— Разведчики ваши?..

— Вернулись.

— Все?! — большие черные глаза девушки умоляюще смотрели на Кузьмича.

— Как будто все…

— Точно?.. Иван Кузьмич, точно? Иван Куз… — запнувшись на последнем слове, она повернулась и быстро побежала прочь, мелькая брезентовыми сапожками.

Кузьмич и недоумении оглянулся вокруг: у входа в землянку, широко и небрежно расставив ноги, стоял Сенька Ванин.

— Ах вон оно что, — вздохнул Кузьмич и пояснил ветфельдшеру: — Любовь, стало быть… Так-то! И война нипочем. Вот она, молодость, что делает, язви ее корень!..

Мимо, будто не замечая их, независимой, валкой походкой прошел Сенька.

— К ней… — без труда заключил Кузьмич и опять вздохнул:-Хорошие хлопцы, я вам скажу! Им бы жить да жить. Советская власть выпестовала их, но и избаловала сильно, — Кузьмич неожиданно обиделся, закусил ус. — Вот идет, шкет этакий, мимо и даже не поздравствуется. Нуль внимания!.. А того не могет понять, что его еще и на свете не было, а я уж эту самую Советскую власть защищал, кровь проливал за нее… — голос его задрожал, оборвался, глаза быстро покраснели.

— Ну, и их черед пришел, — сказал ветфельдшер.

— Черед-то черед. Это все так, — как бы согласился Кузьмич. — Да ить и мы опять с ними. Это, почитай, для меня уже третья большая война…

Старик умолк, пошарил в кармане, и в его руках появилась маленькая шкатулка.

— Супруга моя, — вынул он пожелтевшую фотографию.

— Уж больно молода! — удивился ветеринар. — Жива-здорова?

— Бог ее знает…

— Как так?

— Длинная история…

Кузьмич взял у старшины фотографию, спрятал ее в шкатулку и, еще раз поблагодарив ветфельдшера, пошел прочь.

— Вера!.. — позвал Сенька, ускоряя шаг. — Обожди же!..

Краснощекая толстушка остановилась, потом не вытерпела и побежала навстречу Ванину. Она подскочила к нему и, быстро поднявшись на носках своих брезентовых сапог, прямо с лета чмокнула его в губы.

— Тю ты… дуреха!.. — смутился Сенька. — Увидят же!..

— Пусть видят!.. — сказала она с вызовом и поцеловала его еще раз. Черные глаза ее блестели. — Ой как же я… люблю тебя, Сеня!.. А ты… а ты меня… любишь?

— Вот еще глупости.

Она обиделась, надув губы, как ребенок. Сеньке стало жаль ее. Но неопытен был в любовных делах лихой разведчик. Неуклюже обнял ее, а поцеловать так и не решился. Пробормотал только: