Михаил Алексеев - Солдаты

— Не дело ты говоришь, Суин. Кровопролитие одно выйдет, и все. У правительства — армия, полиция. А у тебя что? На русских надеешься? Они, слава богу, не вмешиваются в наши дела. И правильно поступают. Сами разберемся как-нибудь. Жили по старинке — и будем жить…

По толпе прокатился недобрый гул… Патрану почуял, что гул этот против него, и быстро умолк. Но из толпы уже вихрились, выплескивались злые, горячие выкрики:

— Хорошо тебе жить по-старому!.. Двадцать пар волов, пятнадцать работников держишь. Лучшую землю скупил у нас. А нам, значит, опять с голоду подыхай?.. Армией ты нас не запугаешь. У меня в ней два сына служат, против немцев воюют, а против отца они. не пойдут!.. — Александру Бокулей протиснулся к Патрану. — Не пойдут, говорю!.. Это твой щенок пошел с фашистами… Вот и поплатился! Давно ли ты закопал Антона-то! Гляди, как бы и тебя туда не отправили!.. А мои против крестьян не пойдут!

— Не скажи, Александру, — сдерживая себя, все так же кротко проговорил Патрану. — Прикажут, и пойдут. Солдат — человек подневольный…

— Таких солдат уже нет. Недаром наши сыны рядом с русскими идут сейчас по Трансильвании. Кое-чему научились! — за Бокулея ответил Корнеску, который поднялся на арбу и продолжал: — Прошу потише. Давайте обсудим толком, как быть.

Крестьяне угомонились, но ненадолго. Лишь только речь зашла снова о земле, злые, тоскливые выкрики раздались с повой силой:

— Задушат!

— Всех перебьют!

— Долой буржуазное правительство! — прозвучал чей-то хрипловатый и вместе с тем молодой голос. Толпа вмиг смолкла. Потом взметнулся, задрожал другой голос:

— Никакого кровопролития! Патрану прав: куда нам против правительства! Жили и будем жить, как прежде…

— Мы у рабочих помощи попросим. И с нами не совладают. Так и Мукершану говорил.

— Где он, ваш Мукершану? Только смуту развел, а сам скрылся. Он уже один раз поднимал нас. Что из этого вышло — сами знаете!

— Тогда было другое время. А теперь фашизм разгромлен Красной Армией. Неужели мы не сможем воспользоваться этим? Надо объединиться с рабочими! — Суин окидывал толпу темными воспаленными глазами. — Русские рабочие и крестьяне одни, без посторонней помощи, взяли власть в свои руки. А отчего же нам не взять ее, когда нам оказали такую великую помощь? Нужно только объединиться вокруг компартии. Она одна приведет нас к победе!..

— Что ты говоришь, Суин! Побойся бога! Забыл, что святой отец в своей проповеди говорил?

— Святой отец говорил это с чужого голоса: ему за это платят! Сколько тысяч лей получил он только от одного Штенберга?

Крестьяне приумолкли. Теперь говорил один Суин Корнеску, а остальные молча и внимательно слушали его. Порядок установился с той минуты, когда двор покинули Патрану и еще несколько его единомышленников.

…Разошлись в полдень. Но село еще долго волновалось. Женщины бегали из дома в дом, разнося тревожные слухи:

— Всех, кто будет брать землю, заберут в сигуранцу и посадят.

— Нет сейчас сигуранцы.

— Есть. Опять ввели. Патрану говорил — он-то уж знает!

— Нуй бун Патрану!

— Рэу! [50] Дурной, злой (рум.) .

— И сыпок у него старший такой был — оторвали ему голову крестьяне под Бакэу.

— Туда ему и дорога!

Недовольство крестьян ширилось, поднималось, вырастая в глухую, еще не созревшую, но страшную силу. А через несколько дней в Гарманешти произошло событие, которое еще больше накалило обстановку. В одну глухую полночь, на окраине села одновременно вспыхнули два дома. Огненные столбы врезались в небо, осветили все село, как гигантскими свечами. Во дворах завыли собаки, протяжно, тоскливо, тревожно, с хватающим за сердце хриплым стенанием.

— Бокулеев и Корнеску дома горят!

— Проклятие!

Отовсюду бежали люди. Откуда-то катился душераздирающий вопль женщин.

Возле пылающих строений быстро собрались толпы мужчин, женщин и ребятишек. Крыша на доме Бокулея уже сгорела, и только труба не покорилась слепой стихии огня: раскаленная, длинная, она будто повисла в воздухе, — та самая труба, которую сложили золотые руки Кузьмича. Показывая на нее, ребятишки орали:

— Кошуриле каселор! [51] Труба (рум.) .

Освещенная заревом, в огороде под яблоней стояла жена Александру Бокулея. Растрепанная и бледная, она прижимала к груди несколько обгорелых початков кукурузы — все, что успела отнять у огня. Ее держала под руку Маргарита, говорила что-то матери, должно быть утешала. Сама Маргарита казалась совершенно спокойной.