Михаил Алексеев - Солдаты

Сейчас Громовой, выверяя прицельные приспособления, спрашивал нового наводчика Ваню, парня молчаливого и на вид угрюмого:

— Дострельнем до Бухареста, Ваня, а?

— Поднатужимся ежели… — неохотно отвечал тот, недовольный, видимо, тем, что Громовой не доверял его умению, сам проверял прицел.

— Ежели поднатужимся, то и до Берлина…

— Коли танки подсобят, — проворчал Ваня.

— Танков хватит. На днях мы со старшиной ездили в лес, за Гарманешти, в артмастерскую, так в этом самом лесу их видимо-невидимо…

— Кого?

— Танков, темнота! Кого, кого!..

— Так бы и сказал.

— Так и говорю. Стоят в лесу, загорают, все новенькие, с иголочки. Танкисты на меня даже с завистью поглядели. «С передовой?» — спрашивают. «С передовой, — отвечаю. — Откуда же мне быть!» — «А мы, — говорят, — вот скучаем тут, держат нас на привязи». — «Успеете, — говорю, — навоюетесь!» Понял, еловая твоя голова, об чем речь? Целые скучающие бригады стоят за нашей спиной. Стало быть, резервы у нас богатые. Вот завтра как шандарахнут! Видал, кто вчера на нашем энпе был? То-то оно и есть. Командующий фронтом тут появлялся! A ты…

Громовой не договорил. Его отвлек батарейный связист, выкрикивавший в трубку:

— «Клен», «клен»!.. Я — «акация». Проверка.

— Дуб ты, а не акация, — заметил сердито Громовой, обиженный тем, что ему не дали довести до конца «стратегическую мысль», как он сам назвал свои рассуждения. — Кто ж так орет в трубку? Немцы могут услышать. У них от страху слух-то, поди, заячий теперь, всякий шорох слышат.

Под зеленой сеткой, которой было прикрыто орудие, сидели артиллеристы и негромко разговаривали. Как всегда в свободную минуту, они обсуждали вопросы большой политики, весьма важные с их точки зрения проблемы.

— А что будет с Антонеской, товарищи? — спрашивал один, очевидно, только для затравки: солдатами не раз обсуждался этот вопрос, и участь Антонеску, в сущности, была давно уже предрешена ими.

— Повесят, что ж ему еще, — отвечал второй боец таким тоном, словно бы оскорбился тем, что его товарищ не понимает таких простых вещей.

— С Гитлером бы их на одной перекладине… — мечтательно проговорил первый и неожиданно добавил: — Его, Антонеску, теперь, кажись, и сами румыны повесили б…

— Кто знает?

— Что ж там знать? Повесили б, говорю тебе!

— А почему ты так думаешь?

— Почему, почему!.. Тоже мне новый почемукин объявился!.. Что ты ко мне пристал? — зашумел солдат, должно быть больше сердясь на себя оттого, что не мог сразу ответить.

Он помолчал, подумал и уже уверенно выложил:

— Ты видал, что в Гарманешти творится? Подняли румыны голову. Митинги у них там и прочее. По шапке хотят они своего Антонеску. А откуда у румын взялась такая храбрость, как ты думаешь? — наступал на своего оппонента солдат. — А я скажу тебе откуда. Силу простой румын, трудовой то есть, почувствовал, потому что мы с тобой здесь объявились. Мы хоть в ихние дела и не влезаем, а духу придаем, смелости в общем. К тому же мы их не обижаем. Стало быть, их обманывали насчет нас, головы им морочили то есть… А кто морочил? Ясное дело, Антонеску, этот Ион паршивый! Понял теперь?!

Сквозь сетку брызгами лился яркий полдневный свет, рябил мельчайшими бликами бронзовые лица артиллеристов, нагревал стальные тела орудий.

— Снять сетки! — скомандовал старший на батарее, и огневые ожили.

— Гляньте, ребята, пехота уже навострила уши! — крикнул Громовой, показывая на стрелков, которые, облокотившись на кромки окопов, напряженно всматривались вперед, в подернутые текучим маревом седые горбы дотов.

Недалеко от батареи Гунько расположился со своим молодым помощником старшина Фетисов. Он и Федченко, тот самый юный солдат, которого Фетисов когда-то обучал окопному искусству, приготовились бить по амбразурам дотов. По должности старшины роты ему, Фетисову, находиться бы не здесь, но он упросил командира роты и комбата разрешить ему произвести «эксперимент», испытать новое свое изобретение — бронебойку с оптическим прицелом. Адъютант старший батальона, лейтенант Марченко, только что возвратившийся из госпиталя, плохо верил в затею Фетисова и сказал ему:

— Бросил бы ты, старшина, заниматься ерундой. Ничего из этого не получится.

Фетисов удивился таким словам Марченко, но спорить с начальником не полагалось. За старшину, однако, вступился комбат и разрешил испытать новое оружие. А когда Фетисов отошел, комбат сказал, обращаясь к адъютанту старшему: