Андрей Татарский - Дневник из сейфа

Засиделся далеко за полночь уполномоченный особого отдела. Он вставлял в протокол допроса пропущенные запятые и все поражался коварности фашистского двурушника, который сперва рвался в Центр — доказывать свою правоту, а потом вдруг потребовал отпустить его назад, к немцам, чем окончательно выдал свою связь с СД…

Не спал бывший колхозный бригадир Бурков, больше известный под грубовато-ласковым прозвищем Дед. Радировав на Большую землю об удивительном предложении своего не то гостя, не то пленника, он теперь с волнением ждал ответа…

Долго не могли заснуть в эту ночь немцы-антифашисты Они благодарно вспоминали рукопожатия русских товарищей, спасших их от гестаповского застенка, но их все же очень беспокоило, почему после такой теплой встречи к их палаткам внезапно приставили часовых…

Без конца ворочался на деревянных нарах, прикрытых жестким матрацем, подрывник и переводчик Яша Фрумкин. Он думал о том, что в борьбе с коварным врагом не место легковерию и благодушию. И еще о своем бородатом дружке, которому чудом удалось спастись от петли, хотя эсэсовцы, как известно, работают тут без брака и веревки на виселицах у них обычно не обрываются…

Не спал и шахтер — комиссар с глазами, как черные сливы. Он первый раз в жизни встретил этого «Хомо», или как там его, не слышал, что он за человек, не знал его в деле. Но он видел, как осветилось лицо «полуфрица» на очной ставке с Шурой, и понимал, что тридцать лет в партии весят больше, чем уличающая бумага с подписью врага…

В тягостном раздумье просидел всю эту ночь за столом руководитель одного из отделов Центра Ему-то хорошо были известны дела разведчика с псевдонимом «Хомо». Но он колебался, будить ли ему своего начальника, который сразу начнет вспоминать о немецких агентах, десятками лет действовавших в обличий советских людей…

До рассвета прошагал из угла в угол по своему кабинету командующий фронтом. Он в сотый раз сопоставлял разведывательные данные, однако разноречивость их вновь и вновь возвращала его все к той же треклятой задаче вправе ли он положиться на ценнейшую информацию человека, которого заподозрили в измене?…

И уж совсем не до сна было измученному одышкой и ожиданием седому человеку, носившему чужую фамилию «Ленц». Ведь в эти часы решалась не только его судьба — с нею вместе легла на весы жизнь тысяч и тысяч его соотечественников, мирно отдыхавших сейчас под своими шинелями или устало месящих грязь сапогами где-то там, за линией фронта…

А вот штандартенфюрер Вернер фон Кляйвист в эту ночь спал, и вполне сносно. Тягостная, но, вы, необходимая операция «Цоглих» удалась. Теперь оставалось лишь ждать, терпеливо ждать…

Едва проснувшись, он позвонил дежурному офицеру и был несколько озадачен, узнав, что пропущенный к лесу русский «ПО-2» почему-то не поднялся в обратный рейс. «Вероятно, поломка при посадке», — предположил дежурный. Какая досада! На обратном пути самолет с Ленцем должно было перехватить звено «мессершмиттов», барражировавшее вокруг леса Ну, ну, спокойствие! Рано или поздно самолет взлетит, и «мессершмитты» навсегда выведут из игры его пассажира…

Проделав обычный свой утренний гимнастический комплекс — по пятиминутной системе Мюллера — и легко, но со вкусом позавтракав, Кляйвист поцеловал дочь и отправился на службу.

Утро было не жаркое, и штандартенфюрер отказался сесть в уже поджидавшую его машину: он верил в целительную силу моционов и предпочитал ходить на службу пешком. Сделав знак телохранителям ехать следом, Кляйвист неторопливо пошел по зеленой нешумной улице, ставшей такой привычной и милой… Как всегда, он задержался у старинного городского собора. Под самыми маковками незлобиво каркали вороны, на звонницах щебетали в своих гнездах ласточки, на скатах крыш гуляли голуби. Он долго стоял, любуясь совершенством форм золоченого купола и луковиц, поражаясь яркости почти не тронутых временем фресок на изуродованной осколками стене.

…Как все-таки талантливы эти славяне! Взять хотя бы того же «Ленца»…

Кляйвист раскрошил печенье, бросил воробьям.

…Впрочем, если ему и удавалось до сих пор переигрывать нас, то лишь потому, что разведчик всегда в более выгодном положении, чем контрразведчик. Он знал мой «почерк», знал, против кого действует, тогда как я успокаивал себя, что иду по следу заурядного лазутчика. Что ж, теперь мы оба понимаем, с кем имеем дело, — наши шансы сравнялись…