Василий Зайцев - За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера

Куликов шипит на меня, как разъяренный гусь: сам не убиваю фашистов и ему не разрешаю!

— Силен тот воин, кто умеет себя победить, — шепотом отвечаю ему.

Я твердо решил: в этот день огня не открывать. Надо узнать, есть ли на этом участке фашистские офицеры, какого ранга; определить подходы к роднику в зарослях.

Нервы были натянуты до предела. Решил немножко отдохнуть, покурить. Спустился на дно окопа и только раскурил цигарку, как Куликов позвал меня:

— Нет, ты только посмотри, что они, гады, делают!

Я отложил в сторону цигарку, взял артиллерийскую трубу. Да, картина интересная, можно сказать, соблазнительная.

На той самой площадке, где час тому назад стоял, как на выставке, солдат с ведром, теперь умываются офицеры. Разделись до пояса. Солдат поливает на спины из алюминиевой кружки. Рядом лежат три фуражки с офицерскими кокардами.

— Ты только посмотри, главный, как им весело на нашей земле, — не унимался Куликов, — как они себя свободно ведут, а мы, хозяева, грязные, согнулись, как перочинные ножи, лежим среди трупов, нюхаем зловоние. Давай повеселим их, посмотрим, как они после нашей музыки будут смеяться!

— Не трогай, пусть еще день поживут, даем им жизнь в рассрочку. И помалкивай, разговор мешает делу.

Николай опять обиделся:

— Нерешительный солдат только на танцах сам себя узнает.

Мы еще недолго препирались — дали себе отдых — и снова притихли.

На высоте 102,0 началась перестрелка. За водонапорными баками послышался гул танковых моторов.

Теперь я хорошо разглядел, куда уходят фашисты. С площадки они спускаются в траншею и исчезают под берег оврага — в блиндажах. Там им не страшны ни бомбежка, ни обстрел. Эту часть овражного берега они превратили в крепость. Подступы к подземным укрытиям прикрываются дзотом с двумя пулеметами. Амбразуры дзота задвигаются стальными плитами. Блиндажи и дзот связаны между собой траншеей, по которой часто бегают солдаты.

Уже полдень. Мучают жажда, трупный запах. Уходя от своих, мы не рассчитывали, что задержимся, и продуктов не взяли.

Заработал пулемет. Мы хорошо видим его. Через наши головы засновали пули. Уж очень соблазнительный момент. Установили прицелы на триста метров, выстрелили одновременно. Пулеметчик продолжал свое дело. Будто мы стреляли в него холостыми патронами.

Бой на нашем участке прекратился так же внезапно, как начался. Мы с Николаем сидели молча. Нас грызла совесть за промах. В голову лезли разные мысли: потерялась острота зрения, испортилась оптика, нарушилось дыхание, стал «дергунком» — разучился плавно нажимать спуск…

Смотрю на Куликова. Он уронил голову на край каски, сопит. Тоже разгадывает причину промаха.

— Ладно, Коля, поспи немного, — говорю ему для успокоения, а сам уже ругаю себя на чем свет стоит: мы же стреляли сверху вниз, а в таких случаях расстояние всегда скрадывается, тут нельзя верить глазомеру с первого взгляда, надо накидывать минимум одну восьмую к привычной сумме метров! И еще одно: от бесконечного огня из всех видов оружия воздух нагревается и колеблется, получается зрительный мираж, он порой обманчиво приближает цель к глазам. На это тоже надо давать поправку или делать пристрелку, хотя бы по ложным целям.

В овраге снова заработал фашистский пулемет. Куликов прильнул к оптическому прицелу своей снайперки.

— У меня прицел триста пятьдесят, ты передвинь на четыреста, — подсказал я.

Прицелились, опять ударили вместе. Пулемет замолчал. Убил пулеметчика Николай. Моя пуля не долетела.

Наступили сумерки, и мы с Николаем направились в пункт сбора. Здесь жизнь шла своим чередом. Снайперы докладывали о своих удачах. Каждый убитый фашист — целая история… Принимал «трофеи» Охрим Васильченко. В руках он держал кусок фанеры и огрызок толстого плотницкого карандаша.

— У меня, как у бывшего бригадира тракторной бригады, учет организован на «пять», — приговаривал он, ставя против каждой фамилии цифры 1, 2, 3…

Против моей Охрим поставил ноль.

— У вас, товарищ главстаршина, я вижу, непорядок. Так будешь дальше работать — на черную доску попадешь.

Солдат из третьего батальона принес ужин. Поставил рядом с термосом вещевой мешок, до отказа набитый патронами, гранатами, и торопливо убежал от нас.

Незадолго до рассвета блиндаж снайперов снова опустел. По намеченному мною плану все разошлись на огневые точки. В этот день я решил блокировать фашистский дзот и «офицерскую» площадку силами трех снайперских пар. Себе и Куликову выбрал новую позицию, невдалеке от вчерашней.