Николай Прокудин - Звездопад

— А почему кинули?

— Потому что холостяк! И с академией из-за этого же «бортонули». А может, я еще не нашел свою суженую? Кадровик в штабе армии мне заявил: «Когда найдешь, станешь замполитом батальона, тогда и в академию прямая дорога». Что ж холостяк не человек?

— Получается, в нашей армии нет. А вдруг у тебя что-то не в порядке или весь женский коллектив удаленного гарнизона совратишь? Ха-ха!

— Да ну тебя к черту! Никаких больше дыр, я в Молдавию еду!

— Жди в гости!

— Обязательно буду ждать, приезжай скорее и береги себя.

— Да что со мной случится? Уже досталось и так через край. Дальше, думаю, будет легче…

— Ну-ну. Дай-то бог. Кто его знает, насколько уже полна чаша испытаний, которую предстоит испить каждому, и где у нее край. Всем достается по-разному…

Наш разговор услышал топтавшийся в сторонке прапорщик Вуга, заметив деньги в руке, он подскочил и затрещал:

— Товарищ лейтенант! Мне вас сам бог послал!

— Чего? Кто послал? Зачем послал? Куда? — спросил я.

— Я, в смысле, вижу в ваших руках наличку. Нужно сейчас срочно двести пятьдесят чеков, в магазине куртка французская отложена, сегодня рассчитаться требуется.

— А я что собес, что ли?

— Вот так все. Как кормить в рейде, так Вуга, а как помочь — друзья в сторону.

Прапорщик был командиром взвода обеспечения и действительно пару раз в трудную минуту выручал, кормил как положено. Но ведь не от себя отрывал. Ох, и жук!

— Ладно, на. Есть у меня двести пятьдесят, а когда отдашь?

— Сразу после Алихейля! Получку получу и тотчас отдам в тот же день.

Больше я своих денег так и не увидел. Через пару месяцев выяснилось, что этот пройдоха, должен две тысячи пятьсот чеков по всему полку. Очередь за его получкой оказалась аж в пятнадцать человек! Единственное, что удалось сделать, это собраться вместе — я, Афоня и Бодунов — да слегка его попинать. Хоть душу отвели. Полегчало, но не очень. Так у меня не стало ни денег, ни магнитофона. Одновременно грустно и смешно. Один молдаванин побитый магнитофон купил, другой — тут же обжулил и эти же деньги прикарманил.

Действительно, все люди разные. Любить и бить надо не по паспорту (национальной принадлежности), а по конкретной физиономии.

На лавочке в беседке возле казармы сидел кто-то очень знакомый. Наша курилка была гордостью батальона. Четыре ветвистые березки создавали замечательную тень, и даже в самый знойный день в этой беседке было приятно посидеть, прислонившись к прохладной стенке, подставляя лицо ветерку. Сидишь себе, смотришь по сторонам, отдыхаешь, если командование не мешает. Но мешало оно постоянно. Подорожник облюбовал курилку и использовал как наблюдательный пункт. Его кабинет находился в нашей казарме, но он там бывал за день не больше получаса, а затем, если занятия проходят не на полигоне, то усядется на лавочку и ко всем придирается. Либо не туда пошел, либо не так одет, либо почему тут, а не там! Стой на месте, иди сюда! Раз-два! Гога с появлением Василия Ивановича стал деревья поливать, вначале сам польет, а потом дневальных пошлет. Вот они и растут вширь и ввысь.

Комбат за этот отличный командный пункт старшину всегда нахваливает, говорил, единственное место, где приятно посидеть, даже совещания частенько проводил на свежем воздухе. Опять же ленинская комната наша — самая светлая в батальоне, казарма — самая образцовая, но мы в его глазах все равно обалдуи и разгильдяи. Вот и сейчас в курилке кто-то сидел и дымил. Я вглядывался издалека в знакомые черты и, подойдя ближе, несказанно обрадовался, убедившись, что это тот, о ком я думал.

— Е.., мать! Ротный! Это же Сбитнев! Вовка! — заорал я и побежал вприпрыжку через газон, сгибаясь под тяжестью барахла и автоматов.

— А-а, замполит! Живой еще! Не ждал меня снова увидеть? Скажи честно! — засмеялся, обнимая меня, командир.

— Ждал и верил. А ну-ка, свистни через фиксы! — попросил я.

— Это зачем?

— А как в песне: «Шел и насвистывал ежик резиновый, с дырочкой в правом боку! Фью-фью!» Свистни через отверстие в правом боку. В правом или левом боку дырочка, я чего-то запамятовал?

— Пошел к черту, скотина! Нет никакой дырки, все срослось, все зашито, и зубы вставлены новые.

— Оскалься, покажи пасть! — настаивал я.

— На, гляди! У-ы, — и Володя оскалил зубы.

— А как язык, на месте? Не шепелявишь? Подвешен по-прежнему хорошо?

— Не хуже твоего! Жив-здоров, сейчас примусь за тебя с новыми силами!

И мы еще раз крепко обнялись, хлопая друг друга по спинам.