Николай Прокудин - Романтик

— О! А может, Ветишина сразу с поста заберем, и пусть командует? — обрадовался новой идее Острогин.

— Серега! Ты чего дурака валяешь? Командуй, дел-то — выйти из «зеленки» и домой.

Наши разговоры услышал капитан Лонгинов.

— Вы что анархию устраиваете? Бардак какой-то в роте. Острогин! Вы тут ерундой не занимайтесь. Принимайте руководство, а в батальоне разберемся, кто будет ротным!

— Ну, вот, Серега, ты на пути к командованию батальоном. Жду распоряжений!

— Вот мой первый приказ: перекур двадцать минут и обед!

— Хороший приказ, — обрадовался я. — Умираю от голода.

Вот закончился год, тяжелый год. Первые потери при мне в роте, что-то будет дальше?.. Кончилось везение?..

А может, еще осталось чуть-чуть. В бога не верю, в черта-дьявола — тоже. Кого просить о поддержке? Инопланетян? Кто-нибудь, спаси и сохрани!

Дверь в комнату почему-то была приоткрыта. От легкого пинка она распахнулась, и я зашел в «кубрик», бросил нагрудник на тумбочку и упал на кровать, свесив ноги. Закрыл глаза, хотелось выть. Кажется, удача кончилась, можно сказать, отвернулась от роты. Сколько было потерь за полгода в третьей роте, во второй, в минбатарее, в АГСе, в разведвзводе, в «обозе», в других батальонах. Все-таки «рыжий» был прав: ушел из роты и увел удачу. Вот теперь он в Союзе жизнью наслаждается, а мы тут будем кровью захлебываться.

Две минометные мины — и скосило девять человек…

Погрузив в вертушку всех раненых, рота сделала рывок к заставе и укрылась за ее высокими стенами. БМП ощетинились пушками и пулеметами по периметру и стреляли по всему подозрительному в соседнем кишлаке.

Время от времени танкисты стреляли за канал, но редко, экономили снаряды: предстояло еще к «бетонке» пробиваться. Авиация вела беспрерывную штурмовку «зеленки». Штурмовики пара за парой пикировали, нанося ракетно-бомбовые удары, штурмовиков меняли «крокодилы». Когда авиация улетела для загрузки, на «зеленку» навалилась вся артиллерия группировки, включая «Град» и «Ураган». Фонтаны разрывов взметались один за другим, кишлаки стояли в сплошной пелене дыма и пыли вперемешку с туманом и моросящим дождем.

Острогин предложил зайти погреться к начальнику заставы. Голубев решил пострелять напоследок из «Утеса» и АГСа по «зеленке»: последний рейд для него, потом замена (дома он начальником склада будет, должность уже ждет, пулемет больше на себе носить не придется).

— Хочу проститься с «духами», с солдатами поговорить, Лебедкова и Юревича потренировать. Сержанты они молодые, толком еще ничего не умеют. Вся старая гвардия — Гудков, Погонов, Стрекалов, мои помощники — уходят вместе со мной через месяц. Как будет ГПВ работать, зависит от молодых сержантов! Постреляю, потренирую!

— Давай, старый, учи уму-разуму, а мы погреемся, пойдем Недорозий! — заорал Сергей.

Втроем вломились в комнату отдыха, где начальник заставы пил чай с арткорректировщиком и командиром танковой роты.

— О, пехота пожаловала! — заулыбался артиллерист. — Замерзли?

— С вами замерзнешь! Минами забросают, а потом сочувствуют. Вот признайся, Барашков, по твоей наводке нас отбомбили? Ощущение было, что били «Васильками». Случайно не наша минометная батарея по твоей корректировке стреляла, Андрей?

Дверь распахнулась, и в комнату вбежал командир минометной батареи капитан Степушкин.

— Вот! На ловца и зверь бежит! Василий, ты нас накрыл? Скажи честно!

— Да что вы заладили! Комбат, комполка, все болтаете, что попало. Мы вместе с начартом полка были, он подтвердит.

— Вместе были, вместе и били, — вздохнул Острогин.

— Ну, честное благородное, не виноват. Не стрелял по вам. — И Василий быстро перекрестился.

— Ох, нас обложили: мы с Ником, как зайцы, метались по арыкам и виноградникам. Куда не прыгнешь, там разрывы. Вперед — не пускают, назад — отсекают, прямо — огненный мешок. Но самый удачный залп был по дому, кучность отличная.

— Нет-нет! Мы открыли огонь из «Васильков», когда вы заверещали об обстреле.

— Не знаю, не знаю. Вся пехота считает, что надо бить физиономии минометчикам.

— Пошли к черту, все настроение перебили чайку попить! Василий вышел, громко хлопнув дверью. За ним, бочком-бочком,

Подался и Барашков.

— Обидели мужиков, может, и зря? — вздохнул танкист капитан Скворцов.

— Зря не зря, ты на рожу Сбитнева бы посмотрел. В одну щеку осколок вошел — в другую вышел. Язык будет двойной, как у змея. Зубов половину выплюнул. А солдат сколько покалечило? Довезут ли до госпиталя живыми всех? Васька под горячую руку просто попал, основную часть злобы мы на «духов» выплеснули боезапасом. Я своими руками, желательно тупым ножом, яйца бы отрезал тому, кто стрелял.