Николай Прокудин - Гусарские страсти

— По какому случаю гуляем? — спросил, высвобождая руки, Ромашкин.

— Гуляцкий снова папой стал! — кивнул Колчаков в сторону валяющегося в сапогах на койке лейтенанта. — Ноша сия оказалась тяжела. Сломался полчаса назад. Сейчас водку привезут, опять поднимем. Попытаемся.

За окном послышался треск мотоциклетного двигателя.

— Едут! Едут родимые!

— Подъем, подъем! Хронь! Просыпайтесь! Алкоголики! — Лебедь и принялся расталкивать и тормошить спящих. — Хватит спать! Водяру к парадному подъезду везут!

Миронюк открыл красные воспаленные глаза и уставился на Лебедя:

— Ты кто такой?

— Майор, ты что очумел? Не узнал? Я Игорь! Лебедь! Ну, Белый!

— А я думал ты Черный! Ворон черный! Уйди прочь! — махнул рукой Миронюк, отгоняя видение, и вновь захрапел.

За окном послышался звук падения мотоцикла.

— Упали! Га-га-га! — Власьев, высунувшись по пояс в окно, комментировал. — Шмякнулись!

— А водка? Водка не разбилась? Цела?

— Цела, цела! Водка у Шмера! Он уже по ступенькам… А Шкребус — бряк! Вместе с мотоциклом!

— Мишка! Твою мать! — донеслось в окно со двора. — Помоги подняться!

— Не могу, Ребус! Видишь, руки заняты! — донеслось в окно со двора. — Сейчас авоськи отнесу в комнату, вернусь…

— Шкреби ногами, Шкребус! Фью-ю-ю! — разбойно свистнул Лебедь-Белый, свешиваясь через подоконник.

— Хрен ли уставились! — отвел душу поверженный Шкребус. — Водку жрать горазды, а как помочь, так никто! Всё! Больше не поеду! Пешком будете бегать!

Серьезная угроза! Лебедь моментально сорвался с места, увлекая за собой и Ромашкина:

— Пойдем! Поможешь! А то заявился водку лакать на дармовщинку! Польза какая-то от тебя должна быть?

— Я не навязывался, ты сам меня затащил в комнату.

— Но помочь-то надо?

— Помочь, да, надо…

Помогли. Разъединили Шкребуса и мотоцикл. Проволокли Шкребуса по лестнице вверх, в комнату. Взводный был мертвецки пьян. И как только вообще они с Мишкой умудрились доехать?! И водку не раскокать?! Кстати, про водку…

Очнулся Никита оттого что кто-то тормошил за плечо и громко орал — прямо в лицо. Кто-то! Женщина. О! Же-енщина!

— Где я, женщина?

— В Аддис-Абебе, эфиоптвоюмать!

— В Ебис-Абебе… — с пьяной сосредоточенностью повторил он. — Эфиопия. Менгисту Хайле Мариам. Я зна-аю! Я замполит!

— Соображает! — оценила женщина. — Очнулся!.. Ну, раз очнулся, бегом отсюда!

— Откуда — отсюда? Из Эфио-опии? Не-ет! Лучше там, чем в Педжене! «Незаменяемый район», блин! Незаменимых у нас нет!.. Ты кто, женщина?

— Я тебе не женщина!

— А кто? Девушка? — искренне озадачился Никита.

— Дежурная по общежитию, эфиоптвоюмать! Быстро встал и пошел!!! И все — тоже! Встали и пошли!!! Через полчаса генерал проверяет общежитие!

Генерал, однако! Проверяет, однако! Общежитие, однако! А где моя квартирка?

Никита огляделся. Нет, не Адис-Абеба, увы. Все тот же Педжен, увы. Сам он лежал в брюках и рубашке без погон. Галстук и погоны валялись на тумбочке. Рядом на кровати притулился, скорчившись в позе эмбриона, Шмер в трусах и майке. За открытым окном брезжил утренний рассвет, часы показывали четверть девятого. У стола по-прежнему сидя спал Миронюк, выводя виртуозные трели храпа. Власьев дрых, обняв подоконник. Лебедь распластался на своей койке, не сняв сапоги. Остальная часть компании разбрелась. Виновник торжества Гуляцкий сопел на составленных в ряд стульях и табуретках.

Зачем пил, спрашивается, Никита?! Ведь не собирался, а все-таки ввязался. Генерал еще какой-то… Никак командир дивизии решил проверить гарнизон? Асланян? О как!

Пить хотелось, хотелось пить. В горле — словно песка вперемешку с пометом накушался… О! Стакан! Полный! На столе! Вода, вода!.. Он отхлебнул и тотчас выплюнул. Хрен тебе, Ромашкин, а не вода. Верней, не хрен, а водка! «Чарджоуская»! Мерзость неописуемая. Хотя водка из города Денау еще более омерзительна. Впрочем, как сказал классик, нужно быть гурманом, чтобы различать оттенки дерьма.

Воды бы, простой воды! Ну да откуда ей здесь взяться, если вчерась как раз воду никто не пил и, соответственно, не наливал! С превеликим трудом он нашел свои сапоги, обулся и, обливаясь липким потом, ушел, хлопнув дверью. Нет, сначала все-таки растормошил Мишку Шмера, все-таки приятель…

— Шмер! Шмер-р-р!!! Генерал на подходе! Асланян! Всё, бывай! — Теперь с чистой совестью на свободу! В мансарду!

По общежитию уже вовсю гулял вихрь — читай командир полка и его заместители. Досталось всем попавшимся на пути обитателям: за немытую посуду, за валявшиеся пустые бутылки и окурки, за грязь в помещениях.