Вячеслав Миронов - Охота на «Шейха»

— Не скажу, что мы прохлаждались, но там я заимел дурную привычку — спать ночью. Несколько ночей, конечно, покуролесили по гостеприимным домам местных жителей в поисках раненых боевиков и сопутствующих им товаров. Но спал я там больше. — Саша сладко потянулся.

— Иди, мне еще нужно запросы подготовить. С Ханкалы приедут эти чудовища-проверяющие, и я им их всучу, пусть отправят, а то потом придется самому туда переться. Не хочется. Я лично ощущаю себя там не в своей тарелке. Смотрят на тебя сверху вниз, считают кем-то вроде плебея, и награды исправно получают.

— Знакомо, — хмыкнул Ступников. — Был случай — правда, не в нашей Конторе. Потом расскажу. Обрубаюсь — спать хочу. — И он ушел в свою комнату.

Я у себя в кабинете-комнате налил кофе. Три ложки на стакан, побольше сахара, две ложки коньяка. Надеюсь, что придаст сил. Сигарету. Тру глаза, хочется закрыть их и поспать. Прошло всего несколько часов с момента гибели солдата и побега бандита, а кажется, что это было много лет назад. Нет, определенно надо поспать! Чего здесь, в Чечне, не хватает, так это сна. Недосыпание преследует постоянно. От этого становишься раздражительным.

Есть старое средство. Нужно делать все левой рукой, а не правой. Не получается — человек начинает злиться. А это отгоняет сон. Злость — хороший двигатель. Пусть временный, но хороший.

Я стянул с ног мокрые, никогда не просыхающие ботинки с высоким берцем, размял ступни ног. Ботинки к печке — пусть влага немного испарится. Сам обуваю тапочки, привезенные из дома. Как это все далеко! Как люди могут ходить спокойно по улицам, не опасаясь выстрела в спину? Или нет ночных обстрелов, разве такое возможно? Вырываясь из привычного цивилизованного мира, человек с нормальной психикой вдруг понимает, что от зверя он недалеко ушел. И быстро перестраивается. Я видел, как опера, кто вернулся из командировки из Чечни, долго приходили в себя. Значит, зверем стать проще, чем вновь обрести прежнее состояние души.

Прихлебываю горячий кофе, а левой рукой делаю набросок. Что рисую? Лицо солдата, которого убили несколько часов назад. С годами учебы в училище выработалась фотографическая память. И не надо было закрывать глаза, чтобы вспомнить лицо девятнадцатилетнего парня. Вот он говорит с нами, когда мы выходим из казематов, вот он лежит в луже собственной крови, вытекшей из горла. На лице маска смерти — ужас, непонимание, страх, удивление. Глаза распахнуты и смотрят немигающе на нас. Страшно.

Кофе, алкоголь, сахар, воспоминания, злость, все вместе прогоняют сон.

Беру бумагу и пишу запросы. В левом верхнем углу «Срочно!» Под ним гриф секретности, экземпляр номер…, ниже — Начальнику Управления ФСБ РФ по Саратовской области. Излагаю суть вопроса, немного сгущаю краски. Хотя так оно и есть на самом деле. Пишу кратко, как говорил Петр Первый — «экстрактно». Оставляю место для подписи своего начальника, для верности вписываю начальника оперативной группы ФСБ РФ на Ханкале. Помечаю, чтобы не забыли отправить все это шифротелеграммой. Это что касается моего Демона. Теперь запрос в информационные центры МВД и ФСБ как по Чеченской Республике, так и по России. Все, что касается сбежавшего преступника и его подручного милиционера. Все тоже уйдет «шифровкой». Смотрю на часы, как раз минул час. Открываю журнал регистрации, записываю туда подготовленные документы, присваиваю им номера, расписываюсь. Все. Теперь, в случае их пропажи, я могу пойти под военный суд.

Поспать не придется. Скидываю тапочки, раздеваюсь до пояса и минут пятнадцать усиленно отжимаюсь, приседаю, кручу корпусом, наклоны. Обычная физическая зарядка. Зачем? Не знаю, дома этим не занимался, а тут само собой как-то пришло. Вполголоса повторяю детскую считалку на английском языке. Она не имеет смысла, точно так же, как и наша «Эни-бэни, рики-таки, турба-урба, синти-бряки!»

У детей всего мира свой язык, зачастую непонятный взрослым дядям, которые делят какую-то непонятную власть, землю. Земли-то, дяди, всем хватит! Так думают все дети, кроме тех, на чьей территории ведутся войны. Вот и здесь, в Чечне, дети, кто уже может, берут в руки оружие. За мою короткую командировку я видел несколько мальчишек лет двенадцати-тринадцати, убитых с оружием в руках. Смотрел на них, пытаясь определить, что же их заставило взять автоматы. Месть? Подражание взрослым?

Потом начал интересоваться методикой воспитания детей в Чечне и на Кавказе вообще. Получалась интереснейшая картина. До четырех-пяти лет мальчишек никто не может, не имеет права наказать физически, лишь словесно. С самого детства мальчишек приучают к физическому труду и обучают обращению с оружием. Если добавить к этому, что с 1991 года для мальчиков было введено трехлетнее образование, а для девочек — всего первый класс, и все это замешано на махровом национализме и религиозной идее, то становится как-то не по себе. Очень все похоже на средневековье, с поправкой на сегодняшнюю ситуацию. И оружием сейчас были не меч и стрелы, не кремневые ружья. Плюс к этому поддержка мусульманских стран и организаций, ваххабисткая литература, идущая потоком в Чечню, промывка мозгов. Так что удивляться нечему. В лице малолетних партизан, не умеющих толком писать, но прекрасно вычисляющих траекторию движения артиллерийской мины, мы имеем фугас замедленного действия. И если вместо того чтобы организовывать работу школ, загонять туда мальчишек и девчонок, загружать их мозг и свободное время учебой, мы организуем в школах штабы, а в подвалах фильтрационные пункты, то нам еще долго придется здесь воевать.