Кристин Ханна - Соловей

– Да ладно, заглядывай на огонек, – раздался мужской голос. – Ты все равно ходишь по лесу как слон.

Изабель застыла. Какая же она дура. Для одинокой девушки такие приключения могут плохо кончиться.

– Если бы я захотел тебя прикончить, уже прикончил бы.

А вот это верно. Он запросто мог бы подкрасться к ней в темноте и перерезать горло. Она же не замечала ничего вокруг, кроме бурчания в пустом желудке и аромата жарящегося мяса.

– Мне ты можешь доверять.

Изабель таращилась в темноту, пытаясь разглядеть говорящего. Тщетно.

– Полагаю, ты в любом случае убеждал бы меня в этом.

Смех в ответ.

– Ага. А теперь иди уже сюда. У меня тут кролик жарится.

Она перебралась через каменистую промоину, вскарабкалась вверх и настороженно кралась среди серебристых в лунном свете деревьев, готовая в любой момент броситься прочь. Когда между ней и костром осталась всего пара метров, девушка остановилась.

Молодой парень сидел, привалившись к бревну.

На вид чуть старше Изабель. В свете костра толком и не разглядеть. Копна длинных спутанных волос, явно незнакомых с мылом и расческой, одежда ветхая, вся в заплатах, – Изабель невольно вспомнила беженцев в Париже, подбиравших окурки, клочки бумаги, пустые бутылки, выпрашивающих мелочь на пропитание. Парень был бледен и вообще выглядел как человек, который не знает, когда поест в следующий раз.

Но все же он предложил ей разделить трапезу.

– Надеюсь, вы джентльмен, – окликнула она его из темноты.

Он расхохотался.

– Уверена, что так. – И она робко вступила в круг света.

– Садись, – предложил он.

Изабель присела напротив. Он протянул ей бутылку вина. Она сделала глоток, потом еще, никак не могла остановиться, и он опять рассмеялся. Изабель вернула бутылку, ладонью отерла подбородок.

– Да ты пьянчужка, как я погляжу.

Она не знала, что ответить.

– Гаэтон Дюбуа, – улыбнулся он. – Друзья зовут меня Гаэт.

– Изабель Россиньоль.

– А, соловей, пташка.

Ее передернуло. Не самое оригинальное наблюдение. Да, ее фамилия означает «соловей». Мама называла их с Вианной своими соловушками, целуя на ночь. Одно из немногих детских воспоминаний.

– Почему вы бежали из Парижа? Мужчины вроде вас должны остаться и сражаться.

– Они открыли тюрьмы. Видать, лучше, чтоб мы воевали за Францию, чем сидели за решеткой, когда ворвутся немцы.

– Вы сидели в тюрьме?

– Это тебя пугает?

– Нет, просто… немного неожиданно.

– А надо бы бояться. – Он отбросил прядь волос с глаз. – Впрочем, насчет меня можешь не волноваться. У меня совсем другое на уме. Вот проведаю мать с сестрой, а потом запишусь в армию. И перебью столько этих ублюдков, сколько смогу.

– Везет тебе, – вздохнула она. И почему мужчинам в этом мире так легко делать все, что они захотят, а женщинам так трудно?

– Пошли со мной.

Но Изабель не обведешь вокруг пальца.

– Ты так говоришь только потому, что я хорошенькая девчонка и ты рассчитываешь затащить меня в койку, если соглашусь.

Он пристально смотрел на нее сквозь пламя костра. Сучья потрескивали и шипели, когда на них капал горячий жир. Он отхлебнул из бутылки, передал ей. Руки их встретились – легкое, едва заметное прикосновение.

– Если б я захотел, ты бы уже лежала рядом со мной.

– Но не по своей воле. – Она нервно сглотнула.

– По своей, – произнес он таким тоном, что дыхание у нее перехватило, а кожа покрылась мурашками. – Но мне это не надо. А я сказал, что сказал – пошли со мной на фронт.

Чувство, охватившее Изабель, было настолько новым, что она никак не могла в нем разобраться. Она знала, что привлекательна. Это очевидный факт. Ей все об этом говорили. Она замечала, какими взглядами провожали ее мужчины, как рассматривали ее волосы, зеленые глаза, пухлые губы, как задерживали взгляд на груди. Ее красоту признавали даже женщины; девчонки в школе злились и страшно ревновали к своим кавалерам, если она оказывалась поблизости, считали ее задавакой, хотя она и рта не успевала раскрыть.

Красота казалась ей еще одним элементом, обесценивающим ее, позволяющим не замечать в ней человека. Изабель предпочитала привлекать внимание другими способами. И она не была совсем уж невинна, откровенно говоря. Разве ее не выгнали Сестры Св. Франциска за то, что целовалась с мальчиком во время мессы?

Но сейчас все совсем иначе.

Он заметил, что она красива, даже в полумраке, наверняка заметил, но при этом словно и внимания не обратил. Либо ему безразлично, либо он достаточно умен, чтобы понять, что она хочет предложить миру нечто большее, чем смазливое личико.