Александр Чаковский - Блокада. Том 1

— Я… Пастухов… комиссар! Немедленно раздобудь носилки! Быстро! Вот в эту землянку доставить!

Боец исчез в темноте.

Пастухов бросился обратно в землянку.

— Жив? Я спрашиваю, жив он? — крикнул он связному, все еще стоявшему на коленях перед Гореловым.

— Да вот разобрать не могу, товарищ комиссар, — ответил боец, — то, кажись, дышит, а то совсем нет… В медпункт его надо! Вот только носилки…

— Сейчас принесут!

Грудь Горелова была перебинтована поверх гимнастерки, на бинтах расплывались красные пятна. Лицо было черным от грязи и копоти.

— Осколком в грудь, — тихо пояснил связной. — Он бойцов в атаку поднимал. Мы из первой линии окопов фрицев вышибли, а тут они из пулеметов ударили, головы не высунешь! Ну, комроты первым из окопа выскочил, за мной, кричит, товарищи, тут, кричит, белые банды смерть свою нашли!.. Бей контру! И один вперед побежал на врага! Минуты две, пожалуй, один бежал, а потом ребят наших, должно, стыд взял, все из окопов — и за ним… Вот в этот самый момент его осколком в грудь и садануло…

— Осколком, говоришь? — волнуясь переспросил Пастухов связного.

Где-то в глубине души у него еще теплилась надежда, что Горелов жив, что он просто потерял сознание.

— Осколком в грудь, — повторил боец, понизив голос, точно боялся, что Горелов может его услышать. — Все, все разворотило! Легкое видать… Страсть! Я перебинтовал, как умел, только что толку…

Пастухов уже не слушал связного. Склонившись над лицом Горелова, он тихо произнес:

— Игнатыч, друг, ты слышишь меня?.. Отстояли мы высоту, слышишь?

Закопченное лицо Горелова было неподвижно. Но Пастухов, словно не замечая этого, почти касаясь губами уха Горелова, продолжал с еще большей настойчивостью:

— Ты, Игнатыч, молчи, не тревожь себя, только слушай. Отстояли мы высоту, понимаешь? И хрен теперь фашистам Ленинград увидеть! Лежать им теперь до скончания веков в этой земле вместе с теми беляками, слышишь?!

Ни один мускул не дрогнул на лице Горелова. Но комиссар продолжал говорить, то возвышая голос, то снижая его до шепота:

— Бойцы твои, Игнатыч, дрались геройски, слышишь? Ты держись, не смей помирать, дел впереди много, завтра, может, снова в бой. Ты меня слышишь?

И вдруг Пастухову показалось, что окровавленные бинты на груди Горелова чуть шелохнулись.

— Давай сюда свет! Ближе! — крикнул он я, выхватив коптилку из рук бойца, поднес ее к лицу Горелова.

Но глаза ротного по-прежнему были закрыты. Смерть, казалось, уже наложила свою печать на его морщинистое, со впавшими щеками лицо.

У входа послышался шорох осыпающейся земли, и в землянку поспешно вошли двое. Пастухов приподнял коптилку и увидел, что один из вошедших был рядовым, в петлицах другого зеленели два «кубика». В руке он держал маленький дерматиновый чемоданчик.

— Товарищ комиссар, — доложил тот, что был с чемоданчиком, тщетно пытаясь выпрямиться и упираясь головой в потолок землянки, — военфельдшер Курбатов. Носилки там, у входа. Сейчас мы его…

Не договорив, он склонился над Гореловым, приложил ухо к его забинтованной груди, поднял голову и почему-то шепотом сказал:

— Дышит!

Торопливо раскрыл чемоданчик, вытащил из продолговатой металлической коробки шприц и, закатав Горелову рукав гимнастерки, сделал укол. Несколько секунд глядел на по-прежнему неподвижно лежавшего Горелова, потом скомандовал: «Взяли!» — и добавил:

— Пособите к носилкам вынести, товарищ комиссар.

Поставив коптилку на пол, Пастухов приподнял Горелова за плечи и вдруг заметил, что тот открыл глаза.

— Игнатыч! — не помня себя от радости, вскрикнул Пастухов. — Это я, комиссар! Лучше тебе?

— Товарищ старший политрук, нести надо! — настойчиво сказал военфельдшер и скомандовал пришедшему с ним бойцу и связному: — Вы за ноги берите, а мы с товарищем комиссаром…

Он не договорил, потому что в этот момент Горелов едва слышно, но отчетливо произнес:

— Не трожьте!..

Все, невольно подчиняясь его приказу, опустили руки.

— Михаил Игнатьевич, — снова склонясь над Гореловым, сказал Пастухов, чувствуя, что не может справиться с охватившим его волнением, — держись, все в порядке будет! Мы тебя сейчас в ПМП доставим, а ты лежи, спокойно лежи, ни о чем не думай, только лежи!.. Давайте, товарищи, взяли!

— Оставьте! — на этот раз уже громче проговорил Горелов.

Все опять застыли в нерешительности.

Пастухов увидел, что губы Горелова снова зашевелились, но слов не было слышно. Комиссар опять склонился над раненым, почти касаясь ухом его запекшихся губ. И тогда услышал затухающий шепот: