Эдуард Ростовцев - Час испытаний

— Ваша подруга, кажется, переходит границы дозволенного.

— Я не умею ревновать, синьор дель Сарто, — ответила Галка, а про себя подумала, что Вильма нарочно ведет себя так, чтобы досадить ей.

Завтрак прошел вяло. Место, выбранное для стола, находилось на самом солнцепеке. Даже охлажденное в морской воде легкое вино не освежало. Вильма предложила искупаться. Она достала из катера резиновые ласты и, надев их на ноги, подошла к краю скалы.

— Сергей, — позвала она Кулагина, — вы хорошо плаваете?

— Неплохо, — отозвался Кулагин, смахивая со лба струившийся пот. Он покосился на Галку, но та не смотрела в его сторону.

— Имейте в виду, здесь глубоко. Ну, вы идете со мной или уже испугались? — Вильма шлепнула ластом о край скалы.

— Я не из пугливых. — Кулагин встал и, еще раз взглянув на Галку, направился к итальянке.

— Догоняйте! — озорно крикнула Вильма и, прогнувшись в красивом прыжке, исчезла за краем скалы.

Кулагин прыгнул за ней.

— Почему вы не пошли купаться? — спросил Галку дель Сарто.

— А вы?

— Я это успел сделать, пока вы с синьориной Мартинелли загорали, а сейчас хочу побродить по берегу с фотоаппаратом. Тут красивые места. Пойдемте со мной, — неожиданно предложил он.

Они шли по берегу, обходя валуны. Дель Сарто уже не раз нацеливался объективом фотоаппарата на Галку, но она закрывала лицо.

— Не надо.

— Почему? — спрашивал он.

— Мне не нужны мои портреты. Не нужны они и вам.

Потом они шли молча, а когда надо было преодолеть нагромождение камней, дель Сарто взял Галку за руку и помог перебраться через остроконечный валун.

— Галина Алексеевна, — спросил он, когда препятствие осталось позади, — имею ли я право на вашу откровенность?

— Спрашивайте, синьор дель Сарто.

— Просто — Виктор.

— Хорошо — Виктор.

— Я знаю, что произошло на банкете. Не будем пока говорить о режиссерах этого спектакля. Несомненно, что Кулагин поступил благородно, хотя, думаю, им руководило не одно благородство. Уверен — вы небезразличны ему. У меня есть основания утверждать это. Но я хочу спросить о другом. У вас есть к нему иное чувство, кроме вполне понятного чувства благодарности? Галина Алексеевна, я задаю этот вопрос не из праздного любопытства.

Галка покраснела — она только теперь сообразила, что после того, как они перебрались через валун, дель Сарто не выпускал ее руки.

— Я не имею права настаивать, — продолжал он. — Я не обо всем могу говорить сегодня, но скоро я скажу вам то, что недосказал теперь.

Вначале Галка была смущена настойчивостью итальянца Затем ей — откровенно говоря — польстило полупризнание этого красивого, располагающего к себе человека. Но его последняя фраза вдруг насторожила ее, заставила забыть обо всем другом. Взволновавшая ее при этом мысль уже не раз будоражила Галкино воображение. Но только сейчас она завладела девушкой целиком. Галка сразу припомнила историю необычного появления дель Сарто в городе, столкновение с гестаповцем у ворот порта и многое другое, что было или казалось странным в поведении нового командира масовцев.

Они прошли еще несколько шагов. Дорогу им вновь преградили большие, отполированные морем валуны.

— Надо возвращаться, — сказала Галка.

Но в это время где-то совсем рядом прозвучал тонкий мальчишеский голос:

— Дед Федорченко, ну, а дальше, дальше что сталось?

— Не тяни, дед, рассказывай, — подхватил ломающийся юношеский басок.

— Тихо вы, огольцы, рыбу распугнете. Клюет, кажись, — проворчал в ответ хриплый голос.

— То рябь от ветра.

— А-а, чтоб ты сгорела, проклятая! — выругался старик. — Даже рыба, и та подлая стала — рачка, предательская душа, не берет.

— Проглушили ее всю бомбами, — солидно заметил молодой басок, — Той осенью ужасть сколько ее тут кверху брюхами плавало; по всему берегу дохлая лежала. Вонища хуже чем от фрицевской помойки была.

— Много ты понимаешь, оголец, — разозлился старик. — Да разве можно всю рыбу в море бомбами побить? Ни в жисть!

Галка подошла к большому ноздреватому валуну и, поднявшись на носки, заглянула за его гребень. Сразу же за валуном она увидела выступающий в море ветхий помост. Видимо, это был старый, брошенный еще до войны рыбацкий причал. Море изъело его деревянные, облепленные хвостатыми водорослями сваи, сорвало добрую половину досок настила. Причал держался на честном слове.

На чугунной тумбе лицом к морю сидел сутулый старик в мятой брезентовой куртке и таких же брюках. Рядом с ним на уцелевших досках расположились двое ребят: один — совсем мальчишка, белокурый и щуплый, другой — паренек лет пятнадцати, лохматый и черный от загара.