Сергей Руденко - Крылья Победы

В конце концов силы нашей воздушной армии, которой предстояло действовать в интересах наступающих войск, были распределены следующим образом. Для поддержки наземных частей на рогачевском направлении выделялись 3-й и 6-й бомбардировочные корпуса. Иными словами, мы сосредоточили здесь все свои дневные бомбардировщики, а также 4-й штурмовой и 6-й истребительный авиакорпуса, 1-ю гвардейскую, 282-ю и 286-ю истребительные, 271-ю ночную бомбардировочную авиадивизии. Прорыв вражеской обороны, поддержку и прикрытие войск на паричском направлении должны были обеспечивать 8-й истребительный авиакорпус, 2-я гвардейская, 299-я и 300-я штурмовые, 283-я истребительная, 242-я ночная бомбардировочная авиадивизии. Всего к началу операции 16-я воздушная армия имела в своем составе 2319 исправных самолетов: 331 дневной и 149 ночных бомбардировщиков, 661 штурмовик, 1108 истребителей, 70 разведчиков и корректировщиков [17].

Вместе с начальником штаба армии генералом П. И. Брайко и начальником оперативного отдела полковником И. И. Островским были разработаны подробные планы базирования частей и соединений в исходном положении и строительства новых аэродромов не далее трех — десяти километров от линии фронта Обстановка требовала как можно скорее ввести их в строй, а объем работ был большим, и проводились они в основном по ночам. Перед рассветом люди и техника укрывались в лесах, все тщательно маскировалось. Оборудовались также площадки для засад, между собой и с пунктом наведения они имели телефонную связь. На каждой из них мы посадили по два — четыре истребителя. Эти самолеты предназначались для борьбы с разведывательной авиацией противника. Летчики перехватывали врага с помощью пунктов наведения.

Надо сказать, что засады свою роль выполнили. Лишь одиночным самолетам на малых высотах удавалось прорываться сквозь первый заслон. Но дальше они неизбежно попадали под удары других наших истребителей. А с большой высоты практически исключалась возможность обнаружения войск, тщательно укрытых в лесах. Опытные экипажи систематически облетывали районы расположения своих частей, визуально просматривали и фотографировали коммуникации, пункты выгрузки. Если обнаруживались демаскирующие признаки, штаб фронта добивался немедленного их устранения.

Немецко-фашистское командование по-прежнему рассчитывало, что летом 1944 года советские войска будут наносить главный удар на ковельском направлении, чтобы выйти непосредственно к Люблину и Варшаве. Мы всячески старались утвердить их в этом мнении. По железной дороге непрерывно отправляли туда макеты танков. Там оставался поезд Жукова По радиостанциям иногда звучала его фамилия. Мы создали на левом крыле фронта большое количество ложных аэродромов, а на правом скрытно строили реальные.

Передвижение войск, их маскировка, которой и раньше уделялось большое внимание, на этот раз выполнялись особенно скрытно. Все прибывавшие на фронт части разгружались далеко в тылу и только ночью, переходы и марши совершали в темноте. А с рассветом мы проверяли их маскировку с воздуха За этим очень внимательно следили Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский, строго взыскивали с тех, кто допускал какие-либо просчеты.

Вспоминается случай, когда «пострадавшими» оказались мы с генералом П. И. Батовым. Для уточнения взаимодействия мы с начальником оперативного отдела поехали рано утром на КП 65-й армии. Было уже совсем светло, и мы заметили, как арьергарды некоторых колонн наших войск втягивались в лес. В это время небо прочертил инверсионный след вражеского разведчика. Он шел на восток на большой высоте, а за ним, на удалении 12 — 15 км и значительно ниже, гнались два советских истребителя. К нашему огорчению, они явно опоздали с вылетом и рассчитывать на успешный перехват не приходилось (позже я выяснил, что так оно и произошло).

Подъезжая к КП Батова — землянкам, расположенным в густом сосновом бору, — мы еще издали заметили несколько легковых автомашин. Спустившись по крутым ступенькам в землянку, мы стали свидетелями сурового разговора Г. К. Жукова с генералом П. И. Батовым. Оказывается, маршал видел ту же картину, что и мы, и сейчас выяснял, почему не выполняются его указания о строжайшей маскировке, требовал принять к провинившимся самые строгие меры. Пока шел этот разговор, я улыбнулся каким-то своим мыслям, и Георгий Константинович, который, казалось, до этого совсем нас и не замечал, вдруг обернулся и сказал, обращаясь ко мне: