Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]

Капитан приказал выпустить бомбы веером над тем местом, откуда сигнал был сильнее всего. Заряды всех жестянок выставлены на срабатывание на малой глубине. Короткие, отрывистые раскаты грома. Затем раздается рокот, как будто мы подорвали мину. Я вижу огромные, сияющие, белоснежные гейзеры, величественно вырастающие на мгновения перед тем, как осыпаться лавиной брызг. До нас, подобно влажному занавесу, долетает их пена.

Старик не сводит глаз с манометров, как будто движение стрелок послушно его взору. Но стрелки не шевелятся. АСДИК также не слышен. Акустик похож на верующего, погрузившегося в набожную молитву. Интересно, почему это наверху не заметно никаких движений, ничего не происходит. На скорости в четыре узла мы не могли ускользнуть из сети их пеленгаторов.

— Курс — двести двадцать градусов! — приказывает Старик.

Вновь повисла тишина.

— Есть курс двести двадцать градусов, — с приличным запаздыванием рулевой шепотом подтверждает выполнение маневра.

— Звук винтов на двадцати градусах. Затихает, — тихо раздается следующий доклад. На лице Старика появляется насмешливую ухмылка.

Я снова возвращаюсь на мостик «Карла Гастлера»: бледный лунный свет падает на холодные, бесстрастные лица. Как пристально мы ни вглядывались, не обнаружили никаких следов врага. Слышны лишь команды, плюханье жестянок в воду, потом взрывы. Крюйс-пеленг и новые сбрасывания. Вспенивающиеся белые проплешины вспарывают неброскую филигрань кильватера.

И вдруг по черной поверхности воды расплылось маслянистое пятно. Я снова вижу четко выгравированный тонкий белый палец прожектора, уткнувшийся в него. Корабль разворачивается в указываемом направлении. Никакой пощады: «Сбросить бомбы с левого борта! Сбросить бомбы с правого борта!»

Все орудийные стволы склонились, уставившись на масляное пятно.

Я как наяву вижу в луче прожектора рыб с разорванными плавательными пузырями, плавающих на поверхности. Рыба, кругом полно рыбы — но никаких признаков кораблекрушения, лишь масляное пятнышко на глади океана. Внезапно наша акустическое оборудование смолкло.

На поиски нет времени. Каждую минуту могут появиться крейсера и преградить нам путь домой. Капитан был вынужден лечь на курс в сторону Бреста, хотелось ему этого или нет. Вот тогда он и заявил:

— Так поступать — не очень-то спортивно.

В мое сознание врывается голос акустика. Если я правильно его понял, эсминец разворачивается на нас. Значит, они снова атакуют. Они просто забавлялись, придерживая нас все время на коротком поводке. Кошки-мышки. Никакой надежды на спасение. Мы не обманули их.

Лицо акустик снова искажается гримасой. Я принимаюсь беззвучно считать про себя, и вот пошли разрывы, один за другим. Нас трясет и бросает из стороны в сторону. Море вокруг нас превратилось в один необъятный взрывающийся пороховой погреб.

И вновь непрерывным потоком нахлынул рев, и шум винтов стал еще громче! Но почему они зазвучали так сразу, безо всякой паузы? Откуда они так быстро взялись? Звук — неторопливый, размеренный, в нем нет жесткого, надрывно свистящего воя винтов, звенящих от натуги на больших оборотах, свидетельствующих о высокой скорости. Эти винты вращаются медленно и плавно.

Мое подсознание подсказывает мне, что случилось наверху: это не может быть эсминец, который начал атаковать нас первым — он не мог так быстро развернуться. Ему требуется время, чтобы описать полный круг. Кроме того, они не могли выйти на нас сзади…

Бомбы не заставляют себя ждать. На этот раз они падают по три.

Свет погас. Кто-то просит включить аварийное освещение. Шеф светит своим карманным фонариком на глубиномер. Он не решается отвести глаза от шкалы манометра ни на секунду. Мы ушли так глубоко, что любое дальнейшее снижение становится опасным.

— Доложить пеленг шумов!

— Девять румбов слева по борту, — отвечает акустик.

— Право руля, курс — триста десять градусов.

Командир старается использовать преимущества нашего узкого силуэта так же, как он проделал это на поверхности. Он собирается повернуться кормой к противнику, чтобы подставить АСДИКу как можно меньшую отражающую площадь.

— Шум винтов на двухстах градусах — усиливается!

Направленный луч вновь находит нас. Я весь напрягся, как струна, ни один мускул не в силах расслабиться; моя голова скоро разлетится на куски, будто стеклянная. Кажется, череп испытывает точно такие же перегрузки давления, что и наш стальной корпус. Малейшего прикосновения к нему будет достаточно. Стук моего сердца громко отдается в ушах. Я пробую потрясти головой, но удары продолжают звучать по-прежнему.