Арсений Ворожейкин - Небо истребителя

Первых немцев, мирных, гражданских немцев, мы встретили только в Бартенштейне (Бартошице). Это было жалкое зрелище. Женщины, дети и старики с узлами, колясками загнанно теснились к берегу реки Лына. Здесь их догнала наступающая волна советских войск и, никого не тронув, покатилась дальше. Растерянно смотрели мы на перепуганную толпу людей и не могли разобраться в своих чувствах. Ненависть, жалость и сострадание перемешались с горькой обидой за человека и за все человечество. Подошли к женщине с мальчиком лет семи. Малыш от страха жмется к матери, мать в испуге. Чтобы успокоить их, я произнес:

— Гутен таг!

Женщина с мольбой о пощаде подняла руки. Мальчик заревел. Детские слезы я никогда не мог спокойно видеть, а сейчас как-то испугался их. По всему видно, женщина, с которой мы пытались заговорить, из трудовой семьи (богатые успели удрать на запад). И как я ни старался убедить себя, что среди рабочего люда не все наши враги, сердце не хотело принимать эту мысль.

Сколько горя, страданий принесли нам немцы! Злоба, ненависть кипела в нас. «Хочешь жить — убей немца!» — призывали газеты. И мы били врага так, что порой смертью побеждали смерть. И нам в огне сражений казалось, что все немцы — фашисты.

Не забыть случай в Инстербурге (Черняховск). Его только что освободили наши войска. На улицах пусто. Холодно. Вижу, как наш уже немолодой солдат поджег деревянную веранду у трехэтажного каменного здания.

— Зачем ты это сделал?

— Руки погреть. Шибко озябли.

— Но это варварство!

— Да, товарищ майор, безобразие. Это я понимаю, — виновато и горестно сказал солдат, — но обидно. У нас, где они побывали, развалины и пепел. А тут ничего не тронуто. Как же теперь быть-то? Неужели после всего, что они наделали, мы им так все и оставим, а сами заново будем строить?

Месть! Нам в принципе чуждо было это слово. И все же я больше ничего не сказал солдату. Ненависть тоже имеет инерцию. Да только ли инерцию? За годы войны она у многих стала чувством, почти равным инстинкту. Такая ненависть может погаснуть только со смертью преступников. А фашизм пока еще жив. Значит, и ненависть живет в крови, в мыслях, и не так-то просто ее сдерживать холодным рассудком…

— А какие у тебя новости? — спросил я Алексея Пахомова. — Не женился?

— Женился. Дочке Людочке пошел второй годик.

Мы тогда и не предполагали, что Людмила Пахомова станет заслуженным мастером спорта, мировой рекордсменкой, знаменитым тренером.

Мастерица Зина рукопись отпечатала, и я с трепетом взял из ее рук «Временные указания по отражению массированных налетов вражеской авиации». Материал был создан важный и нужный. На основе специальных учений в нем рассматривались способы и методы отражения налетов больших групп бомбардировщиков. В феврале сорок восьмого года я принес верстку на подпись Савицкому. В приемной Зина читала книгу. Она приветливо улыбнулась мне и, поздравив с присвоением звания подполковника, тут же юркнула в кабинет Савицкого. Генерал внимательно изучил сделанную мной правку, одобрил и подписал. Вид у Евгения Яковлевича был довольный и гордый. Он в эту работу лично внес большой вклад.

— Как только выйдет сигнальный экземпляр книги, — сказал он, — прошу сразу же показать его мне.

Вскоре после того, как на местах получили этот важный документ, большая группа инспекторов вылетела в Среднюю Азию для проверки истребительной авиации. В составе комиссии были летчики, инженеры, офицеры политического и оперативного отделов. На аэродроме нас встретил командир дивизии генерал-майор авиации Иван Алексеевич Лакеев, невысокий, статный, спокойный. В его фигуре и голосе не было зримых черт мужества. И только в глазах виделись упорство и настойчивость. В общении он был душевным человеком, требовательным командиром, компанейским товарищем. За его плечами была большая жизнь. Он одним из первых летчиков-интернационалистов получил звание Героя Советского Союза за бои с фашистами в небе Испании, где лично сбил двенадцать самолетов врага.

На фронтах Великой Отечественной войны Иван Лакеев был с первого до последнего дня. Его имя четырнадцать раз называлось среди отличившихся в боях командиров. С ним я познакомился еще в 1939 году, в боях на Халхин-Голе. Там он стал не только учителем для нас, молодых, необстрелянных летчиков, но и организатором управления истребительной авиацией с земли. Тогда на истребителях еще не было радио. Лакеев смастерил огромную полотняную стрелу, которая выкладывалась у наземного командного пункта, и с ее помощью летчикам сообщалось, в каком направлении и на какой высоте находятся японские самолеты. Эта стрела заменяла нам радио. Знал я Лакеева и по советско-финляндской войне. А на авиационном празднике 18 августа 1940 года в Тушине наблюдал виртуозно-цирковой пилотаж знаменитой «красной» пятерки, которую он возглавлял.