Арсений Ворожейкин - Над Курской дугой

Николай Васильевич исключительно беспечно относился к своему здоровью. Незадолго до того он простудился и, никому не говоря, несколько дней летал с температурой. Вот и сейчас ему требовалось отдохнуть денька два-три, а он уже рвется в воздух. Прощаясь с ним, я от души посоветовал:

— Не жадничай, Коля! Война не мед, ее еще надолго хватит.

Нас разбудил страшный грохот. Деревянный домик, нары, пол, потолок — все трещало, ходило ходуном, летели стекла, взвивалась пыль.

Люди испуганно вскочили. В разбитые окна лился густой, резко-матовый свет. В ночной тишине где-то надрывно, не по-нашему гудел самолет. Выглянув в окно, мы увидели до ослепительности ярко горящий фонарь, висевший высоко в воздухе. Это была осветительная бомба. Парашют ее, точно абажур, прикрыл небо, а сильный луч света выхватил из темноты село. Вражеский разведчик, прошедший днем, когда мы вырулили на старт для взлета, сделал свое дело.

Мы нехотя вышли на улицу.

Противный фонарь освещал окрестности в радиусе не менее трех километров. А там, в темном небе, по-прежнему завывал вражеский бомбардировщик.

— Пошли спать, — предлагает Сачков. — Какая разница… В любом месте могут накрыть.

И снова лежим на нарах. Свет в окна больше уже не льется, фонарь погас, взрывы прекратились, только мучает надоедливое жужжание самолета.

— Может, споем, братцы? — раздается чей-то деланно-серьезный голос.

— Не мешало бы… музыка есть. Пронзительный визг падающих бомб заставил всех насторожиться. Несколько секунд гнетущего ожидания. Треск, шум. От взрывной волны домик так тряхнуло, что казалось, он сорвался с фундамента.

— Все целы? — спросил густой бас, когда угасло эхо взрывов.

— Пронесло.

— Но почему он бросает на нас? Может, какая сволочь нацеливает? — предполагал Чернышев, злой и беспокойный.

— Ты, Емельян, не злись, а то, говорят, нервы светятся. Противник может засечь.

Неожиданно дверь распахнулась. В избу ворвался дежурный по штабу.

— Выйти из дома и рассредоточиться, — передает он приказание командира полка.

Берем в охапку постели, расходимся. Мы с Чернышевым легли под разлапистым деревом. Самолет по-прежнему летал и сбрасывал бомбы.

— Сколько же он возит с собой бомб?

Я понял Емельяна.

— Много, наверно с полсотни, так что хватит бросать по парочке еще надолго.

— А может, это уже другой пожаловал?

— Может.

После очередного взрыва мы встали и, глядя на небо, прислушиваясь к звуку, старались отыскать «гостя». Но даже звезды и те, казалось, смеялись над нашей бессмысленной затеей. В безлунной ночи обнаружить самолет невозможно.

Бомбардировщик, очевидно, израсходовав все свои фонари, теперь уже сбрасывал бомбы беспорядочно.

С шуточками мы возвратились в избу.

— Хватит, прогулялись — и на покой.

Но покоя не было. Пришло еще несколько бомбардировщиков. Они устроили вокруг такой трам-тарарам, что, кажется, сама земля стонала от боли. Только под утро стихло.

— Подъем! — как взрыв бомбы, резанул голос дежурного. А ведь мы едва успели сомкнуть глаза, и оттого на зорьке сон был еще милей. Недаром перед утром звезды и то теряют яркость и перестают мигать — все погружается в покой. Все, кроме войны. Для нее предрассветный час — самое подходящее время, и горе тому, кто не учтет этого. Утром, как правило, начинались все большие битвы.

— Ой, братцы, трудно будет сегодня, — сонно проворчал кто-то. Никто не отозвался. Одевались молча, никому не хотелось даже шевелить губами.

На аэродром приехали полусонные. Многие пытались заснуть в кузове автомашины, но толчки от неровностей дороги раздражали. Прохладное, росное утро не бодрило. Каждый мечтал вздремнуть на траве возле своего самолета.

Машина остановилась около КП полка. Капитан Плясун, пересиливая рев прогревающихся моторов, громко известил:

— Получено новое задание: с восходом солнца сопровождать «Петляковых». Будут бомбить с пикирования.

Дремоту как рукой сняло. Нам еще не приходилось летать с пикировщиками.

Майор Василяка уже ставил задачу. Она была сложной — предстоял полет глубоко в тыл противника.

— Ничего, товарищи… Понимаю, трудно, когда не выспишься, — подбадривал Василяка. — Но бомбардировщики ходят на задания не так часто, как мы, и после возвращения будет свободное время. Сумеете потом минуток сто добрать.

Опробование моторов закончено. Установилась тишина. Восток слегка порозовел.

Втроем — только и осталось нас в строю из всех летчиков эскадрильи — мы идем по опушке леса. От черной стены дубовой рощи чуть доносится робкая, сонливая воркотня птиц.